— Отец?

— Сына нет уже четвертый день.

— И он только теперь явился?

— Похитители удерживали его обещаниями. Он боялся пойти в полицию.

— Деньги?

— Нет.

— И что, раз не деньги?

— Он не знает.

— Не поняла! Как ты сказал?

Рита вскакивает с кресла и грозно наступает на Шнурпфейля. Тот явно колеблется, не лучше ли отступить, но, подумав, решает, что нет.

— До сих пор, — говорит он, — отцу не предъявили никаких требований.

— Но они с ним контактировали?

— В день похищения. Ему велели ждать.

— Ну и хреновая же история!

Рита отворачивается от Шнурпфейля и так захлопывает окно, что стекло в нем отзывается дребезжанием. Она взмахивает несколько раз руками, словно разводя своими большими ладонями туман, не дающий ей хорошенько разглядеть полицей-обермейстера.

— На педофилов не похоже, — произносит она. — Может, что-то семейное. Заявление запротоколировано?

— Все в порядке. Он сидит внизу.

Внезапно Рита опускает руки:

— Неужели и он тоже врач?

— Профессор физики из университета.

— Господи всеблагой! — восклицает Рита. — Хоть за это спасибо!

Шнурпфейль так расплылся в улыбке, будто поблагодарили его самого. Рита прислоняется к краю стола, отчего ее таз еще больше раздается вширь, и поднимает вверх указательный палец, как она делает всегда, когда чувствует, что у нее ум заходит за разум.

— Похищения детей, — говорит она внушительно, — не любит пресса.

— Мы разделим это на части, — говорит Шнурпфейль. — Не обязательно сразу же сообщать прессе про похищение.

Рита кивает; ее напряженные плечи расслабляются. Как это уже часто бывало, полицей-обермейстер и на этот раз придумал выход, чтобы она успокоилась.

— Послушайте-ка, Шнурпфейль! Я при всем желании не могу заняться этим сама.

— Само собой! Шеф предлагает передать это дело Зандштрему.

— Зандштрем — законченный идиот, — говорит Рита. — Можете сообщить ему это от моего имени.

Шнурпфейль берет на изготовку карандаш.

— Пускай съездит с профессором к нему домой. Предупредить ребят из технического отдела и взять с собой психологиню. Телефоны поставить на прослушку по полной программе. И опрашивать его столько, сколько он выдержит. Семейные проблемы, круг друзей и знакомых, профессиональная деятельность. Если успею, вечером сама заскочу.

Шнурпфейль прячет записную книжку.

— Я только сбегаю вниз передать, — говорит он. — Затем отвезу вас в больницу.

— Хорошо.

Рита Скура, отведя взгляд от Шнурпфейля, смотрит на доску для записок, на которой рядом со снимками места преступления висит фотография ее кошки.

— Четыре дня, — произносит она. — Впору пожалеть профессора.

Машину у него забрали. Мобильный телефон забрали. Отобрали рубашку и брюки и упаковали в пластиковые мешки. На нем бумажный костюм, который шуршит при каждом шаге и в котором он кажется себе какой-то смесью трупа и клоуна. В настоящий момент он бы не возражал, чтобы его положили в алюминиевый ящик и с биркой на ноге задвинули в стенку Наконец-то прохлада, наконец тишина. Наконец бы уснуть!

У него отобрали ключи от квартиры, а сейчас отбирают и саму квартиру. На улице трое полицейских в гражданском ведут наблюдение за домом, чтобы установить, не ведется ли за ним наблюдение. В прихожей животом на полу растянулся какой-то человек в наушниках и с черным ящиком и ковыряется крошечной отверткой в телефонной розетке. Второй стоит, подпирая стенку, и дает полезные советы, стряхивая пепел от сигареты на паркет. На кухне сидит за столом гауптмейстер криминальной полиции Зандштрем и готовит себе бутерброд с ветчиной и соленым огурцом, он попросил разрешения позаимствовать «прошутто ди парма» — пармскую ветчину. В гостиной на кушетке, которая для Себастьяна теперь навсегда будет связана с самыми страшными днями его жизни, засела, уткнувшись носом в альбом с семейными фотографиями, маленькая, закутанная в зеленую шерсть женщина с тощими ножонками — совершенно диковинное существо, напоминающее птицу в человеческом платье.

«Вот и началось, чего я всегда ждал, — думает Себастьян. — В квартире идут съемки экспериментального фильма».

Отправляясь с утра пораньше на улицу Генриха фон Стефана, Себастьян при одной мысли, что теперь его ситуацией займутся компетентные специалисты, ощутил такое огромное облегчение, что ему чуть не стало дурно. Дача показаний, которой он так боялся, оказалась самой легкой частью всей процедуры. Нужно было только рассказать, что случилось (игральный автомат с металлической лапой, печальные мягкие зверюшки, Вера Вагенфорт), опустив при этом упоминание об одной-единственной фразе: «Кончай с Даббелингом». Дальше все пошло как по накатанному. Почти бесконечная череда вопросов обо всем, что только возможно. Только не о том, не убил ли он человека.

Однако сейчас ему становится дурно как раз от работы этих самых компетентных специалистов. Эти люди, кажется, заняты всем, чем угодно, — только не тем, как вернуть Лиама. Всякий раз, как он повторяет себе, что полиция действует, следуя испытанной методике, в голове у него возникает одно и то же возражение: «Они такие же люди, как все, и им ничего тут не сделать».

У себя в спальне он перед раскрытым гардеробом срывает с тела бумажный костюм, словно обертку непомерно огромного, никому не нужного подарка. Он хочет лечь на кровать, отключить сознание и предоставить остаток своей жизни на волю того, кто сумеет с ним толково управиться. Во время одевания он ставит сам себе ультиматум. Он предоставит полицейским действовать до полуночи. Затем скажет им, чего на самом деле потребовали от него похитители. Пускай спросят у доктора Шлютера, где Лиам.

Техник в прихожей поднимает кверху большой палец, чтобы предупредить, что подключение сейчас будет готово. Психологиня в гостиной встречает Себастьяна с дружелюбной улыбкой, от которой у нее под клювом приоткрывается горизонтальная щель. Она не произносит вслух, что Себастьян скрывает от всех какую-то грязную семейную драму, но следит краем глаза за каждым его движением и уже целую вечность все роется в фотоальбоме. В нем подробно документированы первые годы жизни Лиама. Дальше идут уже единичные фотографии, на которых почти не встречается делавший снимки Себастьян.

— Сейчас все будет готово. Скоро можно начинать.

Женщина-психолог убедила его, что в первую очередь необходимо поставить в известность Майку обо всем, что случилось, Если он откажется, то она позвонит в Аироло сама. Глядя на то, с каким рвением полицейские торопятся наладить свою технику до начала разговора, можно догадаться, что, по их мнению, Лиам находится у матери. Себастьян знает, как часто это бывает, что родители крадут друг у друга детей. Он только не знает, как втолковать своим посетителям, что этот случай сюда не относится.