Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь первый челночный заход был осуществлен довольно быстро, возможно, в течение десяти дней. Во время первого захода был установлен израильский уход из зоны Суэцкого канала, я не помню, примерно 24 километра, что-то вроде этого. Но это было первое отступление Израиля с территорий, занятых в войне 1967 года. И это установило принципы, на основании которых две страны смогли взаимодействовать впоследствии. Это установило ограничения по количеству вооруженных сил, которые они могли бы иметь вдоль разделительной линии. Это был важный шаг к миру, давший основания для других переговоров, которые прошли полтора года спустя, по вопросу о дальнейшем израильском отходе в ответ на окончание многих из политических мер, предпринятых с арабской стороны. Таким образом, это стало началом конца воинственности.
Поговорите с нами о прошедших полутора годах, отношениях, которые Соединенные Штаты начали развивать с Садатом и Египтом.
Ну, за тот период полутора лет Никсон оставил свой пост, с одной стороны, а Египет стал ключевой страной нашей дипломатии. Но чтобы создать общее условие мира, мы тогда провели переговоры относительно сопоставимого соглашения о разъединении между Израилем и Сирией. И на это потребовалось челночных переговоров на тридцать с лишним дней. Это мирное условие действует и по сей день. Даже люди ИГИЛ в Сирии соблюдали это ограничение.
Значит, таким вот образом челночная дипломатия оказалась связанной с Генри Киссинджером.
Глава девятая
Стиль ведения переговоров и личностные характеристики
Если история – это память о государствах, то стиль ведения переговоров зачастую является продуктом истории.
Имея дело с разнообразными личностями, Киссинджер обнаружил, что их методы часто отражали историческую психологию своих стран. Уверенная страна со славной историей, смотрит далеко в будущее. Параноидальная страна подвергается вторжениям, торгуется, как торговцы коврами. Революционная страна, плохо реагирующая на компромиссы, владеет переговорами, как оружием. Осторожная страна, окруженная враждебностью, исследует тексты с талмудическим пылом.
Имея дела с этими четко выраженными стилями, Киссинджер использовал различные сочетания истории и проецирования, твердости и стимула, терпения и безотлагательности, ухудшения и юмора. Но всегда он придерживался двух основополагающих принципов – изначальной демонстрации фундаментальных целей Америки, постоянного внимания к международному положению своего собеседника и внутренним факторам.
* * *
Я думаю, что мы хотели бы перейти теперь к дипломатии. Какие ключевые принципы вы бы передали руководителям сегодня относительно того, как проводить дипломатию? Вы показали нам в качестве образца пример вас и Никсона, смотрящих на несколько шагов вперед тех вещей, которые вы хотели бы предотвратить, или тех, появлению которых на свет вы содействовали. Но каковы были бы некоторые другие ключевые принципы?
Включая переговоры.
Мы вошли в правительство без какой-то точной теории переговоров, но я сказал бы следующее. Во-первых, мы всегда начинали каждое дипломатическое усилие с вопроса: «Что мы пытаемся предпринять здесь? Какова цель этого действия?» Так, мы никогда не пытались быть одержимыми всеми техническими деталями переговоров. Мы всегда стремились сосредоточиться на том, что хотели бы получить в итоге. Мы пытались установить определенные принципы для нас и написали много документов для нас самих о том, что мы пытаемся сделать здесь, и рассматривали их. Это сработало с Вьетнамом, где мы еще вначале разработали стратегию отделения политических и военных проблем, и подчеркивали, что политические проблемы должны были решаться самими вьетнамцами, в то время как мы решали бы военные проблемы.
И, отставив в сторону вопрос о заслугах, следует сказать, что все завершилось именно таким образом, а соглашение отразило этот план. Мы тогда не смогли выполнить соглашение из-за наших внутренних пертурбаций.
Тот же самый процесс сработал и с Китаем. В целом я сказал бы, что внешняя политика Никсона началась с вопроса «Куда мы пытаемся идти?», не просто в формальном смысле, а во вполне очевидной форме.
Таким образом, это было намного больше, чем просто процесс, речь шла о конечном результате. Какой была цель?
Да. Какова конечная цель? Мы никогда не верили, что переговоры сами по себе произвели бы, как по волшебству, какой-то результат. Мы считали, что процесс переговоров поддержал бы то, чего мы пытались достичь. Вы могли применить это, скажем, ко всем переговорам, которые мы вели. Мы стремились начинать переговоры с понимания того, каким, по нашему мнению, должен был быть их результат и как он должен быть достигнут. Результат этого подхода состоял в том, что мы прилагали серьезные усилия, чтобы понять мышление другой стороны, так, чтобы мы не входили с фиксированным понятием постоянного врага как некоей абстракции. Так, мы пытались понять, чего старается достичь другая сторона, потому что в конце переговоров вы должны иметь стороны, которые готовы поддержать его. Иначе вы просто ведете переговоры о перемирии. Когда мы столкнулись с непримиримой враждебностью или непреодолимым конфликтом, мы боролись за стратегию, направленную на то, чтобы преодолеть это.
Тогда у меня были представления о практике ведения переговоров. Обычный подход к переговорам состоит в том, чтобы заявить вашу цель-максимум и затем постепенно подбираться к ней, отступая понемногу, раз за разом, пока не придете к конечному результату.
Я всегда возражал против этого на том основании, что, когда вы участвуете в такой так называемой тактике «салями», вы никогда не знаете, когда вы достигли конца, и все становится похожим на испытание на силу и выносливость. Так, мой общий подход, а я говорю