Больше минуты генерал Дубровин изучал зрачки моих глаз. Судя по тому, что он первым отвел взгляд, мои честные глаза меня не подвели.

— Хорошо, будь по твоему, лейтенант! — устало провел своей мосластой пятерней по лицу генерал и подняв свою чашку, чокнулся с моей, которую, как оказалось, я все время держал в ладонях.

Проглотив уже теплую и оттого до блевотины противную водку, я с облегчением выдохнул, маскируя этот выдох поглощением алкоголя. Физиономию лица я по-прежнему держал кирпичом. Расслабляться было рано, так как передо мной сидел даже не волк, а матёрый волкодавище. Съевший на вербовках большую часть волков и, не меньше, чем половину собачьего поголовья всех шести континентов.

Еще минут сорок генерал тиранил меня на предмет разных мелочей и тонкостей. Его интересовало всё. Какое это было золото, где и как осуществлялась отливка, кто еще в курсе происходящего. На какие-то из вопросов я отвечал вполне честно, а на некоторые отвечать отказывался. Похоже, что выбранная мной тактика оказалась верной. Дубровин, если и не окончательно, то существенно успокоился.

Когда мы чокались разлитыми по чайным чашкам остатками "Посольской", генерал опять полез в бутылку.

— И, чтоб ты знал, сопляк, я по чужим, то есть, по твоим вещам не шарился! — на меня опять смотрел прежний злой мужик с граблями и в калошах, — Ты своего лысого перед шкафом поставил, а я его переместить хотел, чтобы бельё тебе постельное достать! Понял, сучонок?!!

Н-да...

Глава 11

Еще через час из Москвы вернулись Лишневские в сопровождении немногословного Валеры. Шагающий к дому впереди двух профессоров-космополитов помощник Дубровина, нес в обеих руках по большому фирменному пакету с надписью "ГУМ". Первая секция "Елисеевского" благоразумно предусмотрела возможные волнения в умах москвичей и гостей столицы. Поэтому, дабы самые равные среди прочих совграждан не смущали умы последних прозрачными авоськами с невиданными заморскими харчами, администрация гастронома №1, озаботилась такой роскошью, как бумажные пакеты. С ручками! И правильно! Ибо ни к чему простому строителю коммунизма лишний раз волноваться, узрев непривычные глазу буржуйские деликатесы. В этих гумовских пакетах-самобранках, как в той Греции, было всё. Или почти всё. То, что даже при московском изобилии, считалось недоступным дефицитом.Моё же, только что потрепанное Дубровиным настроение, своим наличием подняли две бутылки "Двина". Которые вторым рейсом принес из машины Валера. После того, как мне посчастливилось попробовать этот напиток генсеков и прочих английских лордов-премьеров, воспринимать его в виде просто качественного алкоголя, уже не получалось. Воистину, это был напиток богов. И наличие в нём пятидесяти градусов никак не мешало тонкому пониманию изысканности продукта.— Гриша, нам завтра опять нужно будет в Москву съездить! — просительно обратилась Пана к лубянскому генералу, — С утра.— Автомобиль водишь? Права есть? — вместо ответа своей подруге-соратнице, обернулся ко мне Дубровин.— Вожу, — ответил я утвердительно, — И права есть!— Отлично! — кивнул гэбэшник, — Мне моя служебная машина завтра весь день будет нужна. А потому ты сейчас поедешь в город с Валерой и заберёшь из гаража мою собственную "Волгу".. На ней вы и будете передвигаться, — он оглядел Лишневских, а потом снова обратился ко мне, — Если пешеходов и светофоры по Москве сшибать не будешь, то никто тебя останавливать не станет. Номера на моей "Волге" из той серии, которую гаишники уважают! — хозяин дома ушел с веранды и вскоре вернулся с ключами и серо-зелёной книжечкой техпаспорта.За ужином Пана поделилась новостями. Их отлет состоится по плану, то есть, послезавтра в восемнадцать двадцать пять. А вот завтра, её ждет соратник по прежней работе в аппарате Мехлиса. Тот самый Арвид из Комитета партийного контроля ЦК КПСС.— Пана Борисовна, вы меня туда с собой обязательно возьмите! — решительно обратился я к профессорше.Все сидящие за столом, как один, прекратили жевать и удивленно посмотрели на меня. И только генерал калошных войск с понимающим одобрением поджал губы и чуть склонил голову, соглашаясь с моим комсомольским капризом.— Сережа, ну я не знаю... — растерянно удивилась Левенштейн, — на меня уже пропуск заказан, а как ты туда пройдёшь? — она непонимающе смотрела на меня, — Тебя ведь, наверное, не пропустят?— А вы, Пана Борисовна, завтра и прямо с утра позвоните в секретариат вашего товарища! И попросите оформить пропуск на своего помощника Корнеева Сергея Егоровича. Я уверен, что вам не откажут! — продолжил настаивать я на своем желании проникнуть в гестапо ЦК КПСС.— Он дело говорит, Пана! — к моему немалому изумлению, вслух поддержал меня недавний мой оппонент. По-прежнему экипированный в генеральские галифе и крестьянские шерстяные носки. — Этот недоросль, хоть и наглец редкостный, но пусть он там с тобой поприсутствует, хуже от того не будет!Пана Борисовна с некоторым удивлением поочередно оглядела нас с Дубровиным, а потом, пожав плечами, сдалась.— Ну хорошо, мне на десять тридцать назначено, а я позвоню в восемь и попрошу выписать на тебя пропуск! — улыбнулась она, — Я понимаю тебя, Серёжа, в твоём возрасте всё это очень интересно. — Пана улыбаясь смотрела на меня и во взгляде ее присутствовала доля снисходительного умиления. — Я сама, попав в аппарат Льва Захаровича, первое время спокойно работать не могла. Да и как спокойно работать, когда стоило только руку протянуть и можно было дотронуться до людей, которых раньше только на плакатах видела!Разубеждать тётку относительно мотивов, влекущих меня в логово цековского контроля я не стал. Однако случайным взглядом зацепив лицо хозяина дома, заметил его скептическую ухмылку. Похоже, что гебист не разделял тёткины представления о моей платонической заинтересованности личностью видного советского партийца. В этом я окончательно убедился, когда он подмигнул мне, изобразив на лице легкую тень ехидства. И тут же попытался компенсировать мне мои душевные терзания от своего глумления. Однако я проявил комсомольскую стойкость характера и не принял от него бокал коньяка. Сделать это было непросто, но мне еще предстояло забрать из московского гаража машину и перегнать ее сюда.Завтракали мы утром следующего дня без приютившего нас генерала. Он, ни свет, ни заря, отбыл на службу. В сознании машинально отметилось, что из отечественных продуктов на столе были только хлеб и паюсная черная икра в жестяной банке. Но и она была тоже в экспортном исполнении. Даже сливочное масло, как и три вида колбасы, было финским. Я перестал стесняться уже после третьего бутерброда. Теперь, между жевательными движениями челюстей у меня мелькали