– Так ты, наверное, бывал в дальних странствиях, – сказал Крыс и придвинулся ближе к незнакомцу. – Долгие месяцы в открытом море, нехватка провизии, иссякающие запасы воды, и ты – наедине с могучим океаном, и всё в таком роде, да?

– Ни в коем случае, – откровенно ответил тот. – Всё, что ты говоришь, вовсе не для меня. На каботажных судах я редко удаляюсь от берега, а весёлые дни на берегу влекут меня с не меньшей силой, чем само плавание. Ах, эти южные порты! Они полны совершенно особым ароматом, освещены лунным блеском, и разноцветные огни дрожат и мигают на рейде!

– Как знать, – задумчиво промолвил Водяной Крыс, – может быть, ты выбрал себе лучшую долю. Если ты не против, расскажи мне что-нибудь из твоей жизни. Чем привлекательна она для храбрых и россыпью каких воспоминаний будет расцвечен её хладный закат? Ибо, признáюсь тебе, моя нынешняя жизнь тускла и безотрадна.

– Моё последнее плавание, – начал Морской Крыс, – в результате которого я оказался в этих краях, исполненный надежд на то, что смогу наконец осесть на суше, мало чем отличается от остальных и является типичным эпизодом из моей бурной и многоцветной жизни. Всё началось, как всегда, с семейных неурядиц. Бежав от домашних бурь, я завербовался на небольшое торговое судно, плывшее из Константинополя на острова Греции и в Левант по морям классической древности, где даже волны полны воспоминаний славной старины. То были золотые дни и благоуханные ночи. Мы заходили в каждый порт, везде встречая старых друзей. Днём, в жару, спали у стен древних храмов, а после захода солнца пели и пировали до утра под крупными звёздами чёрного бархатного неба. Потом развернулись и взяли курс на Адриатику, чьи берега подобны розовому саду в оправе из янтаря и яхонта. Проходя по изгибам глубоких бухт, швартуясь у причалов исстари знаменитых городов, мы плыли, и однажды утром царственное солнце взошло у нас за кормой и первым лучом начертило на воде золотую дорожку. По ней мы вплыли в Венецию. Венеция! Блистательный город, в нём путешественник может жить весело и ни о чём не заботясь. Устав от беготни, мы садились на набережной Большого канала и всю ночь не смыкали глаз, потому что воздух был полон музыки, а небо – звёзд. Огни горят и пляшут на поручнях гондол, составленных одна к другой вплотную так, что, не замочив лап, можно перебежать с одного берега на другой. А еда! Как ты, например, насчёт устриц? Ну ладно, не будем об этом.

Он помолчал. Водяной Крыс, с отсутствующим взором, безмолвный, плыл по каналам мечты, прислушиваясь к песне, взмывавшей призрачным эхом меж серых стен, пропитанных солью и туманом.

– И снова на юг, – прервал молчание Морской Крыс, – мы плыли вдоль берегов Италии, пока не пришли в Палермо, где я устроил себе долгие-долгие каникулы. Нельзя слишком долго оставаться на одном корабле: теряется кругозор, на всё начинаешь смотреть с предубеждением. Сицилия же – один из моих любимых уголков Земли. Я знаю там всех, и тамошний образ жизни меня устраивает. Много весёлых недель провёл я с друзьями в походах в глубь острова. Когда меня вновь обуяла скука, я на попутном корабле отплыл на Сардинию и Корсику и как же был счастлив, подставив морду свежему бризу и брызгам солёной пены!

– Но ведь внизу, в… э-э… трюме, да? По-моему, там жарко и тесно, – прервал его Водяной Крыс.

Моряк посмотрел на него и, кажется, слегка подмигнул.

– Я лично уже ко всему привык, – с чрезвычайной простотой сказал он, – поэтому вполне обхожусь капитанской каютой.

– Так или иначе, тяжёлая это жизнь, – в глубоком раздумье заметил Водяной Крыс.

– Для экипажа – конечно, – серьёзно отвечал моряк опять с неуловимым движением ресниц. – На Корсике, – продолжал он, – я сел на корабль, который вёз на материк вино. Вечером, завидев Алассио, мы повернули к нему и стали в виду берега, а потом связали вместе бочки с вином и выкинули их за борт. Матросы перешли в шлюпки и с песней налегли на вёсла, а связанные канатом бочки ныряли и выныривали за нами, как стая дельфинов. На пляже нас ждали лошади. Они с грохотом поволокли бочки вверх по крутым улицам городка. Выгрузив последний бочонок, мы отдохнули, поспали и долго сидели в ту ночь с друзьями за прощальными кружками вина. Наутро я ушёл к оливковым рощам, ибо на время пресытился островами, морями и бурями. Я вёл ленивую безмятежную жизнь среди крестьян, порою лёжа и наблюдая за их трудами, порою глядя с высокого холма на далёкую средиземноморскую синеву. Не торопясь, то морем, то сушей добрался я до Марселя, и надо ли говорить, что и там я нашёл друзей и в промежутках между застольями немало полазал по палубам океанских судов. Что же до устриц, то я иногда вижу во сне марсельских устриц и просыпаюсь в слезах!

– Да, кстати, – сделал вид, что припомнил, гостеприимный Водяной Крыс, – ты раз упомянул, что голоден, так я должен был прервать тебя раньше. Ты не откажешься пообедать со мной? Я живу рядом, и всё, что у меня есть, – к твоим услугам.

– Поистине очень великодушно с твоей стороны, – откликнулся Морской Крыс. – Я хотел есть, уже когда подошёл к тебе, а неразумно упомянув устриц, довёл свой голод до крайности. Но лучше бы ты принёс всё сюда. Я без особой нужды не люблю забираться под крышу. Так бы я за едой порассказал тебе ещё про мою жизнь и странствия. Рассказывать я люблю, и, судя по твоему виду, ты тоже слушаешь не без удовольствия. А в помещении я просто засну, это точно.

– Прекрасно! – воскликнул Водяной Крыс и поспешил к дому.

Там он достал корзину и, помня, с кем ему предстоит делить трапезу, не позабыл положить в неё пресный пшеничный хлеб, колбасу, начинённую до самой кожуры чесноком, нежною слезою текущий сыр и длинногорлую бутыль, полную солнца, пленённого на склонах южных холмов искусными виноградарями. С таким грузом вернулся он к собеседнику и, разложив угощение, вспыхнул от радости, когда тот похвалил его вкус и обстоятельность.

Слегка утолив голод, Морской Крыс продолжил рассказ. Он сопровождал своего доверчивого слушателя по всем портам Испании, высаживал его в Лиссабоне, Опорто, Бордо и в живописных бухтах Девона и Корнуола и через Па-де-Кале доставил его к последнему причалу, где, чуя зовы новой весны, воспламенённый ими, бросился прочь от штормов и ураганов в глубь побережья, чтобы хоть раз в жизни вкусить сельской тишины.

Забыв про всё, содрогаясь, Водяной Крыс следовал за ним по бурным заливам и оживлённым морям, в тихие, защищённые волнорезами порты, вверх по течению своенравных рек, скрывающих города за неожиданным поворотом русла, и наконец высадился на плоской равнине неподалёку от упомянутой, вовсе ему не интересной фермы.

Морской Крыс за это время явно передохнул, плотный обед подкрепил его силы, в глазах, как свет далёкого маяка, загорелись живые огоньки, голос стал гибче и глубже. Он наполнил стаканы хмельною кровью южной лозы и, не переставая говорить, взглянул на Водяного Крыса в упор. Его серые с прозеленью глаза меняли цвет, как штормовое Норвежское море. Вино переливалось оттенками жаркого рубина, вспыхивало, искрилось, как будто живое сердце Юга билось о стенки стакана, и надо было только заметить, поверить, откликнуться на эту сладкую дрожь. От переменчиво-серых глаз Морского Крыса и алым цветом горевшего вина не мог оторвать Водяной Крыс взора, прикованный цепью чудных картин к непрерывающейся нити рассказа, и окружающий мир померк для него, утратив черты реальности.