Волшебная речь странника поглотила его, сомкнулась над головой. Да и была ли то речь или – песня? В неё вплетались голоса матросов, поднимавших якорь на палубу, хлопанье монотонных снастей в порыве норд-оста, напев рыбака, что тянет свою сеть, тёмным силуэтом виднеясь на фоне персикового неба. Перебор струн мандолины или гитары донёсся с каноэ или с гондолы. Внезапный вскрик ветра, сперва негромкий, потом визгливо-пронзительный, поднимался до раздирающего свиста и растворялся в хриплом рычании паруса. Водяной Крыс слышал жалобный плач чаек, тяжкий грохот прозрачной волны, недовольный скрип корабельных балок. С бьющимся о рёбра сердцем он вслушивался в рассказы о приключениях в портовых тавернах, о драках, погонях, состязаниях, о крепкой дружбе и неверной любви. Он обшаривал в поисках сокровищ острова, удил рыбу в лагунах, дремал на тёплом белом песке, из глубины морской выбирал километровые неводы, полные живого, трепещущего серебра. На его глазах гибли шхуны, в безлунной ночи возникали перед ним рифы, на его лодку угрожающе надвигались форштевни больших пароходов. Из дальних странствий он возвращался домой, и было это так: из-за мыса показывались огни порта, с причала раздавались приветствия, наконец всплеск от падения стояночного якоря – и оставалось подняться по крутой улочке к дому, зашторенные, освещённые изнутри окна которого казались ожившим воспоминанием уюта и мирной тишины.

Не то во сне, не то наяву он увидал, что, не прерывая рассказа и не сводя с него пристального взгляда серо-зеленоватых глаз, Морской Крыс встал.

– А теперь, – тихо произнёс он, – меня ждёт долгий и утомительный путь на юго-запад. Там есть городок, знакомый мне до последнего переулка, круто спускающегося к морю. Над каменными ступенями лестницы нависли розовые соцветия валерианы, ступени сбегают прямо в воду, вода искрится и синеет. К железным кольцам в стене привязаны лодки, как в весёлом детстве. Во время прилива лососи выпрыгивают из воды и стаями резвится макрель у берега. Днём и ночью огромные корабли вплывают в устье реки и выплывают в открытое море. Там рано или поздно бросит якорь корабль моей мечты. Я не буду спешить, я никуда не брошусь очертя голову, но, когда единственный, назначенный мне судьбою корабль, осев под тяжестью груза, с бушпритом, склонённым в сторону города, закачается на волне, по сходням или канату проскользну я на палубу, где утром меня разбудят топот и стук лебёдки, и загремит втягиваемая внутрь якорная цепь. Заполощутся на ветру фок и кливер, заскользит мимо берег, и, набирая скорость, мы тронемся в путь! На подходе к мысу от пены поседеют борта, и первая большая волна подтолкнёт нас своим гребнем уже на пути к югу! А ты, мой юный друг, тебе суждена та же судьба, ибо дни безвозвратно проходят, а Юг ждёт тебя. Отринь уют, сбрось оковы, пока не поздно, пока ещё слышен зов! Захлопнется за спиной дверь, и ты шагнёшь в новую жизнь, оставив старую позади. А когда кубок будет выпит до дна, перед тем как опустится занавес, ты, может быть, вернёшься домой, сядешь на берегу реки, и твои воспоминания оживут перед тобой.

Я уже стар, я буду идти оглядываясь и непременно вскоре увижу тебя. Ты молод, сердце твоё легко; ты нагонишь меня и пойдёшь дальше, вперёд, весь устремлённый вперёд, к югу!

Голос становился всё тише и наконец замер, как тает, переходя в тишину, комариный звон в воздухе. Отрешённым взором Водяной Крыс проводил тёмное пятнышко, быстро исчезнувшее вдали. Дорога до самого горизонта снова была пуста.

Водяной Крыс встал и аккуратно, не торопясь, начал собирать в корзину остатки трапезы. Ни разу не оглянувшись, он пошёл к дому и там, двигаясь по комнате как лунатик, медленно, аккуратно, всё время к чему-то прислушиваясь, сложил в заплечный мешок самые необходимые вещи и мелочи, которыми особенно дорожил. Собравшись, он перекинул мешок через плечо, выбрал себе палку понадёжнее и не спеша, но и без колебаний переступил порог – и тут нос к носу столкнулся с как раз вовремя подошедшим Кротом.

– Куда это ты собрался, Крысик? – спросил изумлённый Крот.

– Туда же, куда и все, – к Югу, – не обернувшись, ответил Крыс. – Сначала к морю и на корабль, потом к берегам, которые ждут меня.

Решительно двинулся он вперёд, по-прежнему неторопливо и уверенно, к какой-то неведомой цели. Крот, встревоженный не на шутку, заступил ему дорогу и пристально посмотрел в глаза. То не были глаза его друга! Глаза Крыса приобрели жёсткое фанатичное выражение, а цвета были – серого с зеленоватым отливом! Крот взял его за рукав, втащил в дом и, повалив, крепко прижал к полу.

Сперва Крыс отчаянно сопротивлялся, но потом сила разом оставила его и он затих, лёжа на полу молча, с закрытыми глазами. Крот поднял его, усадил в кресло, и Крыс съёжился, не глядя по сторонам, сотрясаемый время от времени истерическими приступами сухих рыданий. Крот закрыл дверь, запер заплечный мешок в шкаф и сел рядом, прямо на стол, ожидая, когда Крыс придёт в себя. Незаметно Крыс погрузился в тревожную дремоту. Он то и дело вздрагивал и бормотал какие-то странные, на слух ничего не понимавшего Крота, совершенно бессмысленные фразы.

Чрезвычайно обеспокоенный, Крот тем не менее оставил его и занялся по хозяйству. Уже за окном темнело, когда он вернулся в гостиную и увидел, что Крыс не спит, а сидит по-прежнему в кресле, ко всему безразличный, угрюмый и апатичный. Крот заглянул ему в глаза. К его величайшему облегчению, глаза Крыса вновь прояснились и стали, как прежде, тёмно-карими. Крот подсел ближе, чтобы ободрить его и вывести из заторможенного состояния.

Скоро Крыс ожил настолько, что захотел рассказать, что произошло с ним. Но как объяснить простыми словами образ, цепочку ассоциаций? Как воскресить по чьей-то просьбе звучание призрачных морских голосов, певших в его ушах? Как передать волшебство тысячи и одной сказки Морского Крыса? Даже в его воспоминаниях чары начали рушиться, сияние меркнуть, и он не был уже уверен, что слышанное им несколько часов назад – это то единственное, ради чего стоит жить. Неудивительно, что он не смог объяснить Кроту, в чём же дело.

Кроту всё стало ясно: приступ миновал, оставив после себя явные следы потрясения. Крыс снова был в здравом рассудке, хотя, видимо, потерял интерес к мелочам повседневной жизни и кратким радостям осенних дней.

Осторожно, как бы невзначай, Крот стал сворачивать разговор на близкую жатву, гружёные телеги, натужно влекомые упряжками лошадей, луга, уставленные стогами, и поля, освещаемые полной луной. Он говорил о наливающихся яблоках, спеющих орехах в орешнике, о заготовке варений, джемов, изготовлении плодовых вин. Так медленно, постепенно в своих рассказах добрался Крот до зимы, и тут, изображая мирные зимние вечера, поднялся до подлинного лиризма в описаниях.

И постепенно Крыс стал слушать внимательнее, утратил странный, отсутствующий вид. Его тоскующий взгляд исчез, он стал живей и активней. Тогда Крот умолк и деликатно подсунул ему карандаш и листок бумаги, положив их так, чтобы Крыс, не вставая, мог легко взять их.

– Давно уж ты стихов не писал, – сказал Крот. – Попробуй, может, получится что сегодня. Всё лучше, чем носиться с этими… мм… мыслями. Попробуй прикинуть несколько рифм, может, тебе тогда полегчает.