Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Голос полукровки вибрирует от напряжения. Он далек от шуток, и желание играть в молчанку тут совсем не при чем!
Вдруг сознаю, что окончательно продрогнув, я случайно забралась к нему подмышку, прильнула к его левому боку всем телом и даже не заметила это в порыве важных для себя рассуждений.
Проклятье! Выныриваю из теплого гнездышка, вскакиваю на ноги и, скомканно попрощавшись, бросаюсь к себе в комнату. Тихонько запираюсь на щеколду и забиваюсь под одеяло, рядом с Ксименой. Сердце стучит, все мысли сбились в безумную свистопляску.
Я фэйри. Отец мне не родной. Мама лгала мне… О, Великий, как же уютно мне сиделось у Хродгейра под боком!
Глава 26
Утро начинается с Рыськиных стуков и криков, протиснутых в щель дверного проема:
— Госпожа Ханна! Просыпайся! Швея ждет тебя, чтобы делать замеры. Спускайся вниз, — и уже тише, обиженным шепотом она ябедничает, — и слугу своего прихвати с собой, а то меня он не слушается… Ему ведь тоже обновка полагается. На званый обед негоже являться дикарем.
— Мы скоро придем, Рыся, спасибо! — обещаю, и мужественно выпрыгиваю из теплой постели. Ксимена успела уже встать и отправиться на работу. А я и не заметила, потому что заснуть удалось только с первыми лучами солнца.
Быстро переодеваюсь, обдуваемая бодрящим сквозняком, умываюсь припасенной в тазу водой, и теперь, после освежающих утренних процедур чувствую себя готовой к предстоящему испытанию примеркой.
Стоит мне выскочить за дверь, как я с разбегу натыкаюсь на Хродгейра. Врезаюсь в его твердый торс, и меня рикошетом отбрасывает обратно в комнату.
Да что же такое? Почему он загородил проход и не дает мне выйти? Почему смотрит так воинственно? Он не с той ноги встал сегодня?
Пока потираю свой слегка пострадавший от столкновения лоб, полукровка стоит неподвижно прямо передо мной, уперев руки в массивные бедра и хмурится. Потом очень выразительно задает вопрос из одного-единственного слова:
— Обновки?!
От холодного упрека в его голосе кровь приливает к моим щекам в таком объеме, что в остальном теле похоже ее больше не остается. Опускаю взгляд на пол и растерянно разглядываю потрескавшиеся каменные плиты.
Я сто раз могла поговорить с ним на щекотливую тему званого обеда, но мне все время было не этого. Неприятное обсуждение то легкомысленно мною забывалось, то откладывалось на потом.
И сейчас, когда отвертеться от разговора больше не получится, мне никак не собраться с мыслями!
Мой жалкий лепет противен даже мне самой, что уж говорить о моем критично настроенном собеседнике! Тем не менее, пытаюсь как-то оправдаться:
— Понимаешь… В тот поворотный момент, когда ты висел без сознания на позорном столбе… Чтобы тебя спасти, я согласилась выйти за тебя замуж.
Ловлю на себе его взгляд, недоверчивый, недоумевающий, и быстро поясняю:
— Это все понарошку, не переживай! Мы должны будем с тобой поехать к сиру Крёзу на званый обед и изобразить там жениха и невесту. Ради Гретты, понимаешь? Чтобы она смогла выйти замуж. Сир Фрёд очень хочет для нее удачного замужества…
Мой собеседник по-прежнему суров и похоже не собирается довольствоваться моими сбивчивыми признаниями. Он умудряется и сейчас своим взглядом выворачивать наизнанку мою совесть. Я как будто слышу его мысли: «Ты решила использовать меня? Разыграть, как пешку в чьей-то игре? И с чего ты решила, что тебе подыграют?»
Я не настолько глупа, чтобы пытаться соблазнить его дорогими деликатесами, и приятными глазу декорациями в богатом доме Крёза. Поэтому лихорадочно пытаюсь придумать другие причины, по которым этому гордому мужчине стоит согласиться на чужую роль в доме незнакомого аристократа.
Понимаю вдруг, что таких причин нет.
Это я затеяла весь балаган. И расхлебывать его предстоит только мне.
В один миг грудь сдавливает тоска. В последний раз я испытывала такое на свадьбе мамы и сира Фрёда. Вокруг есть люди, и даже много людей, а в душе острое чувство одиночества.
Едва сдерживая слезы, небрежно пожимаю плечами:
— Ты вообще-то не обязан… Не хочешь ехать — не надо, сама как-нибудь выкручусь. Скажу, что ты заболел или еще что-нибудь придумаю. Но тогда, боюсь, тебе придется в самом скором времени покинуть замок. Потому что отчим согласился оставить тебя в покое, пока ты хоть как-то содействуешь его планам.
Слеза все-таки сползает на щеку, как ни пытаюсь ее удержать. Поскорее отворачиваюсь, чтобы незаметно ее смахнуть.
Не хочу выглядеть перед ним слабой или того хуже истеричной.
Внезапно мое лицо тонет в его крупных ладонях. Он поворачивает меня к себе и ловит мой взгляд, немного затуманенный влагой. Подушечкой большого пальца стирает слезы с щеки. Мягко, бережно, неторопливо. Такой деликатности от рук дикаря, легко ломающего кости, я не ожидала, поэтому путаюсь в феерричной нити происходящего.
Он тихо спрашивает:
— Ты правда хочешь, чтобы я с тобой поехал?
Утвердительно киваю, и с робкой надеждой вглядываюсь в его глаза.
— Хорошо, — соглашается Хродгейр. — Тогда я отправлюсь туда в той одежде, которую выберу сам. Ряженым шутом становиться не собираюсь. Никаких швей и обновок. Хорошо?
— Хорошо.
— Значит, так тому и быть.
Мне трудно поверить в его сговорчивость. Хродгейр только что согласился отобедать в кампании ненавистных ему снобов. Разыграть роль моего жениха. Слукавить. И все это ради меня! Ради меня?!
Мне же это не снится?
В потемневшем золоте глаз жадно высматриваю ответы. Вместо того, чтобы ясность нащупать, окончательно там теряюсь. Огненные вспышки в янтарных радужках. Опасные, хищные, дурманящие, родные.
Своими руками прикрываю широкие ладони, лежащие на моих щеках. Пытаюсь продлить эту близость.
Мне ведь много не надо. Еще лишь миг рядом с ним. И еще один. И еще…
Его губы безо всякого предупреждения прижимаются к моим. Горячие, распаленные, как жар в наковальне, обжигают каждым прикосновением, обостряют чувствительность до предела.
Как будто молнии вспыхивают от его прикосновений, и вонзаются в тело огненной мощью. Сердце колотится пойманной птицей — в груди ему тесно. Вдыхаю изредка, лишь когда удается.
Сильные пальцы зарываются в мои волосы ненадолго. Миг — и копна волос, освобожденная от заколки, струится по плечам, а горячие ладони уверенно скользят по шее, движутся вниз к талии, опускаются на бедра. Вжимают в твердый, горячий каркас напряженных мышц.
Меня пугает настойчивость этих рук и губ бесцеремонных, от которых воля плавится в воск.
Всхлипываю под его напором. Разве можно так со мной? За секунду перекроить границы, вспороть все запреты, заново
