вы вызвали меня сообщением о том, что Томас подрался с одноклассниками. Это не драка была — а избиение! Систематическое! Над моим братом издевались, а что сделал директор? Вызвал его опекуна для того, чтобы принести отцу обидчика — в этот раз настала моя очередь вытянуть руку и ткнуть пальцем в сторону герцога — извинения! Не абсурдно ли это звучит?

Все молчали.

Глава 8. «Семейные ценности»

Герцог поежился под моим взглядом. Не нравилось ему, что на него указывают пальцем. Так вот, будет знать, какого этого.

В этот раз тон директора Уолдрона был не менее заискивающим, чем, когда он обращался к Берриморам.

— Леди Винтер, прошу вас, присядьте. Жак, принеси нам чай и пирожных, — мужчина повел рукой на кресло напротив себя.

Русло беседы изменило свое направление. Только сейчас, когда директор пригласил меня присесть, я осознала, как плохо они со мной обращались до этого. Позволили стоять девушке-аристократке, с дороги не предложили даже глоток воды…

Это было явным проявлением грубости, не на прямую, а с целью принизить мое положение, косвенно дать понять, что они обо мне думают.

Что ж, это только говорит об отсутствии у них элементарных манер, а не о качествах моей личности.

Я улыбнулась и нагло заняла предложенное место, закинув ногу на ногу и опустив руки на подлокотники. Мягкое, однако кресло. Удобное, из такого и вставать не хочется.

— Итак, леди, давайте будем говорить откровенно. Чего вы хотите?

Директор серьезно уставился на меня. Я ответила ему тем же.

— А что вы можете предложить?

Было бы глупостью с мое стороны сразу начать диктовать условия. Сначала я выслушаю то, что академия готова мне дать и уже зачем можно будет поторговаться.

— Уолдрон, что вы творите? Что это за наглость?

Нет, этот старик просто не может молчать.

Директор поморщился.

— Ваша светлость, это и для вашего блага тоже…

— Глупости!

Повернулась лицом в сторону мужчины.

— Что ж, раз мне здесь не рады, то я, пожалуй, отправлюсь прямиком в судебную коллегию. Сын герцога Берримора неоднократно применял жестокость и физическую силу в отношении моего брата, нанес вред его здоровью и подверг его унижениям, не достойным аристократа. Доказательства на лицо. А, и еще… — позволила себе снова расплыться в улыбке, отчего сэр Роджер вздрогнул, бедняжка, — с тех самых пор, как я переступила порог академии, я активировала записывающий артефакт, так, на всякий случай. Все-таки я леди, одна, без защиты, на территории мужчин… Это подойдет в качестве доказательства?

Состроила из себя глупышку, какой они меня считали до этих пор.

Получите-распишитесь. В следующий раз, сто раз подумают, прежде чем говорить. Это я здесь права, и это они должны передо мной извиниться и молить о пощаде. Не наоборот.

Мужчины осмотрели меня с головы до ног.

С собой у меня не было даже сумочки. Я примчалась сюда налегке. Взгляды мужчин остановились на одном стратегическом месте пониже ключиц — известном благодаря тому, что многие женщины используют его как место для хранения — где можно было бы спрятать артефакт.

Директор побледнел. Он все понял.

Да, даже если бы вы и могли отобрать у меня устройство, это было бы невозможно сделать без обвинений о нанесении леди оскорбления.

А данная статья в зависимости от тяжести преступления предполагала в том числе казнь, что, конечно, не сравниться с наказанием за невыполнение своих обязанностей.

И хотя слова об артефакте были сущим блефом, присутствующие в кабинете люди этого знать не могли.

Герцог изменился в лице.

— Леди Винтер, это ведь всего лишь детские шалости! Скотт не имел ничего такого в виду! Верно, сын?!

— Что? — не понял юноша, нахмурившись с недоумением на отца.

— Балбес! Леди Винтер, мальчишки в переходном возрасте часто ведут себя безрассудно, вам, как леди, это понять сложно, поэтому…

Вот те на!

Как могут измениться люди из-за парочки угроз!

Смотреть сейчас на заискивающего передо мной герцога было одним удовольствием. Даже актеры на сцене театра не могут так быстро менять лица, как делал это он.

Старший сын герцога уже не мог смотреть прямо от стыда. Даже жаль его стало. Но он и слова поперек отца не может вставить. Сначала молчал, когда герцог распинался о моем наряде, а сейчас молчит, когда он принялся отвешивать мне лести и давить на жалость.

Лекарь и Роджер наблюдали за этим представлением молча, но с неподдельным интересом в глазах.

Скотт и его дружки совсем скуксились, явно не понимая, отчего вдруг они стали виноватыми, и сам герцог вдруг лебезит перед сестрой Томаса.

Только настоящая невиновная сторона — мой младший брат — продолжал избегать моего взгляда и рассматривал пол под ногами.

Уолдрон расплылся в натянутой улыбке:

— Ну-с, раз уж конфликт исчерпан, то полагаю, что можно перейти к…

— Кто сказал вам, что мы с его светлостью пришли к согласию? Долго вы еще будете решать за меня, господин директор?

— Леди Винтер…

— Думаю, сейчас моя очередь диктовать условия, и вы, к сожалению, не вправе им противиться. Не волнуйтесь, ничего сверхъестественного от вас мне не нужно.

— А вот и чай с пирожными! — секретарь влетел в кабинет с полным подносом посуды и разрушил образовавшуюся после моих слов тяжелую атмосферу.

— Спасибо, Жак, — поблагодарил директор отрешенно. Мысли его сейчас были в другом месте.

Я пригубила чай и откусила предложенный десерт. Настроение заметно улучшилось. Кроме меня к принесенному Жаком подносу не притронулся никто.

Как же сладко и вкусно!

Я никуда не торопилась. Пока не доела пирожное до конца и слова не проронила под наблюдающими за мной словно коршуны взглядами благородных аристократов.

Отряхнула руки и облизнулась.

— Прежде всего я бы хотела публичных извинений Скотта перед всей школой.

Брат резко вскинул голову, когда я произнесла эту фразу вслух. Я не могла понять значение его обращенного на меня взгляда, но его зеленые глаза, выглядевшие до этого потускневшими, вдруг заблестели.

Все ученики академии из благородных семей. И все они в курсе того, как здесь обращались с Томасом. А многие, наверняка не только Скотт и его банда, тоже участвовали. Пусть видят, что это не прошло бесследно и знают, что сколь бы высок не был статус, издеваться над моим братом не позволено никому.

Ну, а второй причиной было то, что дети когда-нибудь вырастут, и из общества дворянского им никуда не деться. Мне не улыбалось, что и через десять-двадцать лет будут ходить шепотки о том, что когда-то с Томасом Винтером обращались как с игрушкой для битья.