Занавес

* * *

— А как полицейского этого звали, не припомните? Михаил, говорите?

Она сглатывает, сжимая под столом руку. Она обещала Саше, что проблем не будет. Двое маленьких детей плюс ипотека с пониженным процентом — плохие союзники бюджетника в борьбе за правое дело. Ей во всех смыслах страшно повезло, что погибший пару лет назад под колесами тонированной черной машины гаишник оказался другом Саши. По его словам, именно тот случай открыл ему глаза на то, что разделительная линия на «мы» и «они» проходила где-то не там, где он думал прежде.

Саша согласился помочь своим неучастием и даже подыграл от любви к искусству или же от неприязни к по-господски шпыняющему его Максиму Егоровичу, который вполне мог оказаться за рулем той машины.

— Нет. Мы не общались с ним.

— Неужели?

— Нет, — пришлось добавить металла в голос.

— Ну нет так нет, — он шутливо поднимает руки в воздух.

А глаза холодные.

Софья с тоской понимает, что Саше все же несдобровать.

Что ж, еще один человек, которого она утянула за собой на дно.

Одним больше, одним меньше — в ее случае уже неважно.

Гори все синим пламенем.

Ныне и присно.

* * *

В понедельник она заставляла себя как можно дольше валяться в постели, лишь бы не вставать и не читать едва ли утешительные новости. Результаты по комиссиям были на месте. Их протокол не подменили где-то по пути в центральную комиссию.

Андрей ночевал не дома. Ночью, или, вернее, утром он сначала подбросил ее, а потом отвез Егора, который спал, скрутившись калачиком на диване напротив туалета. От него собирался отправиться сразу к себе.

Софья глянула на себя в зеркало и вздохнула: отекшая, помятая, с мешками от картошки под глазами, еще и руки дрожат после двух полубессонных ночей. Благо на работу ей не надо было. Она усмехнулась: Андрей прав, в скором времени и работы не будет. Природная опасливость директрисы убережет ту от преждевременных нападок: пока нет стопроцентных результатов, Софье и слова не скажут. Но уже завтра придется держать оборону.

Когда она вернулась из магазина с подобием того, что могло бы стать послеобеденным завтраком, Андрей уже был дома и ставил в духовку разогреваться пиццу. Они встретились взглядами, и он покачал головой:

— Повесили результаты. Предварительные, но все же. Общая картина без изменений.

— Зато свою поправили. Школу отбили.

— А завтра тебя из этой школы выбьют. — Он почти передразнил ее, но она сделала вид, что не заметила укола.

— Кому они мои ставки передарят? До конца учебного года заставят доработать.

— И как тебе будет работаться?

— Я знала, на что иду. — Пожав плечами, шлепнула на тарелку кусок пиццы. — Попробую отыскать союзников.

Следующим же утром еще до уроков ее призвали в кабинет директора. Софья происходящее расценила как еще одну сцену из спектакля под названием «Школа», где она — провинившаяся ученица, которая ждет нагоняя от матери. Она разглядывала поблекшие черты лица и длинную жидкую косу Елены Георгиевны, а думала о матери с ее тяжелой черной копной. Софья знала, что у Елены Георгиевны нет детей и давно потерялся муж, что она последней уходит из школы и видит в ней второй дом. Софья вдруг представила себя на ее месте — и поняла. Перед ней как будто оказалась развилка: пойдешь направо — станешь такой, как мать, пойдешь налево — станешь директрисой, переставшей отличать работу от личной жизни. Софья хотела пройти где-то между, но как — не знала.

— Покровская, вы вообще меня слушаете? — Директорского запала хватило ненадолго, но обращение по фамилии всегда выказывало крайнюю степень недовольства.

Софья молча кивнула.

— Чтобы первого июня на моем столе лежало заявление по собственному. А будете выкобениваться, получите черную метку. И тогда вас даже в столовку в школу вашего села, откуда вы там приехали, не возьмут! Ясно?

Елена Георгиевна сама была родом не из этих мест, а из глухого хутора бывшей союзной республики, но признавать это не любила. Софья узнала об этом случайно, когда директрису вдруг охватил порыв коньячно-корпоративной откровенности и жажда сравнить топонимы в родственных языках.

Софья усмехнулась, чем вызвала новую вспышку гнева: как всякий неуверенный руководитель, Елена Георгиевна не терпела покушения на свой авторитет.

— Я не шучу, Покровская! Думаете, у вас одной связи есть? Думаете, у меня не найдется? Да знаете, с кем я знакома! Я вот только вчера общалась с самим… самим… самим… — Она вдруг осеклась, а Софья всмотрелась в ее лицо и поняла: а ведь только вчера Елену Георгиевну распекали ровно теми же словами, обещая снять, выдать метку, услать в сторону исторической родины, а до этого те же слова звучали выше — и выше, и выше, и выше, и кто знает, не призвали ли так же человека с портрета из директорского кабинета в другой директорский кабинет, и может, он слышит то же самое и косится сейчас на другой портрет. Но кто же висит на стене у этого — главного портрета? Считается, что вертикаль власти — это отрезок с четко определенными границами, но вдруг она прямая без начала и конца? И насколько тогда ничтожна разница в иерархии между Софьей и Еленой Георгиевной на этой бесконечной прямой?

«Ребята» кивали задумчиво.

— Вас не снимут? — вырвалось у нее.

Лицо Елены Георгиевны пошло красными пятнами.

— И не надейся!

Софья поняла и усмехнулась:

— А вы ведь меня не сдали. Иначе я бы уже писала заявление. Испугались скандала? Или решили пожалеть?

— Не твое дело.

Когда Софья уже выходила, вслед донеслось:

— Покровская.

Она обернулась.

— Если меня снимут, тебя за собой утащу, так и знай. Доработай спокойно, и мы разойдемся. Поняла?

Софья вернулась в свой кабинет и села за стол, пытаясь припомнить Елене Георгиевне личные обиды. Выходило худо — пусть в недавнем спектакле директрисе отводилась роль антагониста, но человек та была не скверный.

После урока в 11 «А» к ней подошел Дима Левкоев. Насупленно помялся у стола и наконец выдавил извинения.

— Простите за позавчера. Мне жаль, что я так ошибся.

— Ничего, Дима. Ошибаться правильно, как это ни парадоксально. Только так мы чему-то учимся. Мы часто забываем об этом в школе, — она улыбнулась.

Он кивнул несмело:

— Спасибо за урок. Запомню.

Он собирался уходить, а Софья вспомнила беседу с директрисой и подумала, что разница между учительницей и старшеклассником в этой бесконечной иерархии тоже невелика. Поэтому и сказала ему вслед еле слышно:

— Левкоев, аккуратнее с листовками. Поймают — будут проблемы.

В конце