В продуктовом я спросила у продавщицы, не знает ли она, где тут детский магазин с одежками, игрушками и всяким таким. Она знала и объяснила, как туда добраться. Вы, конечно, понимаете, что в большом городе и таком селе, как наше, дорогу вам будут объяснять по-разному. В Варшаве вам бы сказали:

– Переедете через мост Понятовского, потом до второго светофора, и там, на перекрестке Аллей и Кручи, по правой стороне увидите большой магазин «Смик».

У нас же это выглядело приблизительно так:

– Видите, пани, тот дом, справа? Белый такой? Там живет Квятковска, у которой сын на машине разбился в прошлом году. А за ним дом Ковальской, у нее муж алкоголик. Он ее раз так отделал, что «скорая» забрала. Ну, вы знаете, о ком я. Проедете еще три дома и увидите магазин. Там хозяйка – моя одноклассница бывшая, Мариола. Скажете ей, что вас Моника из продуктового прислала, так она вам скидку сделает.

Мы поехали туда. За прилавком сидела уставшая Мариола, а рядом ерзала на стуле ее мать, моя бывшая пациентка. Тут, конечно, начались вопросы, охи-вздохи. Она восхищалась Олей, без всяких оснований, нужно заметить. Мариола тоже оживилась и засыпала нас городскими новостями и сплетнями. Вот только они меня совсем не интересовали. Сначала я пробовала разговаривать вежливо и тактично, отчего мои собеседницы совсем разошлись, потом огрызнулась пару раз, и они от меня отстали.

Мы с Олей спокойно выбирали игрушки, одежку, несколько фильмов на видео, карандаши, краски и пластилин. Я ходила по тому магазину и все удивлялась, сколько же разных игрушек, книжечек, раскрасок, вытынанок и всяких товаров для малышей сейчас появилось. Оля просто светилась от счастья. Мне пришлось ее сдерживать, потому как она кидалась на игрушки, как голодный волчонок на кусок курицы. Я боялась, что она в таком восторге может что-нибудь сломать. Мы накупили целую кучу вещей. А Оле, после той истории, еще и автокресло приобрели. Большое, удобное, со всеми сертификатами и ремнями, из грязеооталкивающего, непродуваемого, гипоаллергенного материала. Только петушка на палочке еще не хватало. Счет нам выставили внушительный, и скидки не дали.

Когда мы вернулись домой, я решила, что подарки буду выдавать маленькими порциями, и большинство вещей спрятала. Оля этого не заметила. Вечером я сидела, смотрела, как она играет, и корила себя, что раньше этого не сделала. Бедный ребенок шесть месяцев игрушек ждал!

Тот день прошел спокойно, но на следующий истерика все-таки случилась. Но только одна! Согласно нашему договору, я не злилась и не ругалась, просто сидела рядом и, когда могла, гладила малышку по спинке. Она день за днем устраивала истерики, а я хранила спокойствие. Сидела рядом с ней и, если та не бросалась на меня, не дралась и не кусалась, просто гладила ее по спинке, как щенка. Дни тянулись медленно, один за другим. Мы учились жить вместе. Олины истерики случались все реже и становились не такими сильными. Она начала проситься в туалет, и мы теперь надевали подгузники только на ночь и когда шли гулять. Я иногда играла с ней, но потом обнаружила, что Оля любит играть сама, надо только ей показать и заинтересовать новой игрушкой. Иногда к нам заходила Иоанна.

– Вижу, у вас дела на лад идут. Поздравляю! Похоже, Оля привыкает к этому дому.

– Ничего подобного. Еще немного, и я ее в Варшаву отвезу, – отрезала я.

– Ну конечно, – ответила Иоанна с ядовитой и многозначительной улыбкой.

– Как только Магде станет лучше после операции, Роберт разберется с работой, а Игорь на следующий семестр переведется в Варшаву, Оля отправится к деду с бабкой.

Мы сидели за столом и через открытую дверь наблюдали, как малышка играет на ковре в моей комнате. Сейчас это была наша комната, но ненадолго.

– А что с куратором?

– Да все то же. Заходит время от времени, капает на мозги, что я должна урегулировать Олино положение, а я ей отвечаю, что этим займутся дед с бабой, когда она к ним переедет. Мы с ней пьем кофе. Она пробует тактично выведать, не употребляю ли я алкоголь, а я делаю вид, что не замечаю, как она обыскивает глазами комнаты. Потом мы прощаемся.

– А ты сейчас пьешь?

– Ну вот! Не твое дело, – возмутилась я.

– Анька, не дури. Не надо передо мной притворяться. Из-за вашей, вернее твоей, твоей последней выходки и из-за того, как ты приехала…

– Как нас привезли, – перебила я ее.

– Как вас привезли в больницу, нам с кураторшей пришлось из-за тебя объясняться. Так что я имею право спрашивать. И она тоже. Думаю, ей пришлось немало постараться, чтобы у тебя ребенка не забрали. Не знаю, что ты для нее сделала, но она явно у тебя на крючке.

– Представляешь, Аська, какой дурдом. Два месяца назад я хотела Ольку в приют отправить. А еще раньше, если б знала, что есть такие кураторы службы опеки, то сама бы малышку к ним отвезла. Отдала бы любому, кто хотел ее забрать.

– А сейчас? – спросила Иоанна.

– Сейчас? – повторила я и задумалась. Смотрела сквозь открытые двери на Олю, которая играла на ковре. – Сейчас я и сама не знаю.

Это была чистая правда. Я сама не знала, что мне думать. Не знала, чего я хочу и что чувствую к этому ребенку. За эти месяцы она стала центром моей жизни. Каждый день я ждала, когда Магда и Роберт ее заберут.

– Знаю, что отдам ее бабе с дедом. Но только им.

– А вдруг они не захотят ее взять? – допытывалась Иоанна. Как же она меня раздражала!

– Захотят. Они каждый раз повторяют, что хотят ее забрать, только пока не могут, – резко ответила я.

– Ты уверена? – с сомнением спросила Аська.

– Иоанна, хватит выдумывать! – жестко перебила я ее, чтобы наконец закончить этот разговор.

Но червячок сомнения шевельнулся. Вот холера! Она была права, и меня передернуло, когда я это поняла. Несколько дней я ходила как накрученная пружина, звонила Магде и Роберту, срывая на них злость. Даже пару раз Игоря набрала – пусть тоже свое получит.

Труднее всего было появляться с Олей на людях. Весной или летом нового ребенка обязательно заметят. Разве что запереть крошку дома, закрыть двери, окна и позатыкать все дыры. И конечно, появление ребенка у одинокой сельской чудачки, у которой своих детей никогда не было, неминуемо вызовет интерес.

Когда пришла весна, мы с Олей стали выходить на улицу. Мой двор выглядел ужасно: пустое пространство между домом и старым сараем. Сначала Оле хватало места, но потом она начала бегать к калитке, за дом и выглядывать из-за забора. Ограда, двор и старый огородик моей мамы – все выглядело неухоженным и заброшенным. Оля быстро заскучала. Она немного поиграла в мячик и с обручем, потом заинтересовалась старой метлой из прутьев и лопаткой, но все равно ее тянуло на улицу. Наконец я приняла трудное, но мужественное решение выйти с Олей на наш центральный сельский проспект.

Жизнь соседей меня никогда не интересовала, и контактов с местным обществом я не поддерживала. Когда выходила из дома, то сразу садилась в машину, и только меня и видели. Хотя, конечно, многие меня знали, особенно женщины, которые были моими пациентками. Я принимала роды, лечила болезни, спасала после неудачных домашних абортов, вырезала миомы и опухоли. Но это было давно. В последние месяцы я старалась, чтобы все меня забыли. Отношения врача с пациентом это одно, а соседа с соседом – совсем другое.