— Господи, только не он, — прошептала в забрезживший рассвет одними губами, боясь потревожить спящего рядом мужа. — Только не он, умоляю…

Хорошо летом в деревне. Куда не глянь, повсюду буйство красок. Всё цветёт и благоухает ароматом спелых черешен, клубники, шелковицы. Вокруг настолько красочно, что глаза слепит. Тут и темно-зелёные деревья вперемешку с красными ягодами вишен, и бескрайнее голубое небо с белоснежными барашками-облаками, и ярко-жёлтые поляны одуванчиков.

А пшеничные поля? Это же отдельный вид искусства. Смотришь-смотришь, а нет им ни конца, ни края. Золотистые покрывала уходили вдаль порой на несколько километров, сливаясь на горизонте с небесным куполом. И были разбросаны на этих покрывалах и темно-синие васильки, и красные головки дикого мака, и крупные соцветия зверобоя.

Да и небо в «Вольном Посаде» особенное. Днем оно высоко-высоко, а вот ночью — опущено настолько низко, что казалось, протяни руку и прикоснешься к самым звёздам.

Сколько ночей они провели с сестрой, ночуя на сеновале под открытым небом — не счесть. Запасались одеялами, покрывалами и едва не до полуночи рассказывали друг дружке страшилки. Старшая на семь лет Люда была в этом деле ох как хороша. Порой Юля не спала до самого утра, всматриваясь в мириады звёзд и вздрагивала от малейшего шороха, пребывая под впечатлением от очередной истории, а потом целый день чувствовала себя разбитой.

Вот улица родная, причем, одна на весь посёлок. Домов сорок от силы если наберется, и то хорошо. Тут не только все всех знают, но пристально следят друг за другом. Особенно пенсионеры, которых тут большая часть. Молодёжь-то давно разъехалась по ближайшим городам в поисках лучшей жизни или подалась в другие страны на заработки.

Вот так и пришел «Вольный Посад» в упадок. Многие дворы, оставшись без жильцов, поросли сорняком, акацией, вездесущей амброзией. Некоторые участки были без забора или с плетеным ограждением вместо прогнившего штакетника. Где-то не было окон, а где-то и крыши. И что самое печальное — таких домов было большинство.

От созерцания всего этого «великолепие» сердце обливалось кровью. Помнится, как было тут людно двадцать лет назад. В каждом дворе по двое-трое детей, если не больше. Весело. Шумно. А если ещё добавить живность: коров, коз, кур, гусей — так вообще с утра до ночи такой балаган стоял, что голова раскалывалась. То «му», то «хрю», то «бэ», то «мэ» — ужас, одним словом. То принеси воды, то нарви травы, то насыпь зерна. Носились с сестрой как заведенные, мечтая побыстрее переделать всю работу и улизнуть к подругам. А оно, как назло, не успел прибежать, как уже вечер. И снова всё по кругу: «му», «хрю», «мэ»… А так хотелось поиграть подольше в «Козаков-разбойников» или в те самые прятки. Как же они тогда злились на это неугомонное хозяйство, мешавшее сполна насладиться детством.

Об огородах и говорить нечего. По сей день правый глаз дергался при упоминании пятидесяти соток плодородной земли. И ведь не взбрыкнешь, не заартачишься, когда тебе ни свет ни заря сунули в руку сапку. Надо, значит, надо. Летом ведь как: один день целый год кормит. По этому принципу и жили в теплую пору. Отдых наступал лишь зимой и то, относительный. Хозяйство ведь никуда не девалось; снега, которые порой сыпали сутками напролет, никто не отменял; дрова, которые то и дело заканчивались, нуждались в пополнении. И не знали тогда, что лучше: умирать от жары летом или зябнуть от холода зимой.

Сейчас, конечно, намного проще. В поселок пришла газификация, огород по большей части засеивался зерновыми, во хозяйство состояло из десяти кур, кроликов да козы Марфы. Конечно, помогали матери как могли. И ремонт сделали, и воду в дом провели, и ванную комнату достроили. Вокруг дома возвели высокий забор, отгрохали гараж на две машины, летнюю кухню.

Но зачастую приезжали не только помочь, но и чтобы отдохнуть от городской суеты, пожарить на природе шашлык, погонять мяч, испечь картошку в костре. Осенью всей гурьбой собирали грибы, зимой гоняли на лыжах. Ну а весной… весной просто любовались красотой здешних мест, встречали журавлиные ключи и подготавливали дом к приходу лета.

— Мам, а бабушке понравится моя открытка? — Саша протиснулся между передними сидениями, внимательно рассматривая приготовленную поделку. Они как раз свернули на улицу и от долгожданной встречи с родственницей его отделяли считанные секунды.

— Конечно, понравится, — взъерошила волнистые волосы сына Юля, не забыв поцеловать курносый нос. — Ты же знаешь, она без ума от подарков, сделанных своими руками.

— Да. Но вы с папой подарите ей стиральную машинку, а я только открытку и цветы.

— Ты что, милый? — умилилась его переживаниями Юля. — Если бы ты мог её поднять, мы бы с папой даже не переживали, правда, любимый?

— Именно, — согласился Глеб, останавливаясь у дома. — Я даже так тебе скажу: она настолько тяжелая, что нам придется просить дядю Рому помочь. А подарок будет от всех. Мы одна семья, Санёк. Нету твое-мое. Договорились?

Мальчик поспешно кивнул и, заметив у калитки бабушку, с радостным визгом выскочил из машины.

— Бабу-у-уля, с днем Рождения тебя, — вручил яркую открытку обрадовавшейся женщине и обнял её за талию, уткнувшись лицом в цветастый передник.

— Мое ты золотце! Спасибо! Дай-ка я тебя расцелую…

Пока Софья Ивановна ворковала с Сашкой, Юля схватила собравшегося выходить мужа за руку и потянула обратно в салон.

— Ты помнишь, о чем мы говорили утром? — напомнила осторожно, словив в ответ недовольный взгляд. Ну и пусть. Лучше лишний раз переспросить, чем потом нервно дергаться. Вроде и пять дней прошло, а напряжение никуда не делось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Он не ответил.

— Я серьёзно. Даже не вздумай цепляться к нему, — продолжила Юля, наблюдая за матерью. — Я прекрасно тебя понимаю и мне не меньше твоего неприятна эта тема, но Дударев не имеет к этому никакого отношения. Я хочу, чтобы ты научился разделять работу и личное.

— Не волнуйся, — освободился от её хватки Глеб, выбираясь из салона. — Сегодня всё пройдет на высшем уровне.

Однако тон, которым это было сказано, свидетельствовал об обратном. Зная Глеба… Вот словно малое дитя, ей-богу. Ладно, она и сама не была в восторге от предстоящей встречи и с радостью бы отсиделась дома, нежели вариться в этой гремучей смеси, но приехала ведь, не побоялась.