Сам Ибрагим пока что не знал, почему женщины должны его волновать. Но своя собственная тайна, связанная с женщинами, у него уже имелась.

Звали тайну Турхан. Насколько понимал Ибрагим, тайна вовсе не должна была становиться его возлюбленной, да и ничьей возлюбленной, если на то пошло. Она была служанкой у одной из гёзде – матушкиных «девочек». Именно с «девочками», точнее, с одной из них, каждый султан и должен будет заключить брак и родить нового султана. А бас-гедиклис, служанки, – они так, чтобы воду для омовения подносить и одежды стирать.

Но так было даже лучше, ведь Ибрагим не желал ни становиться султаном, ни рожать новых султанов. Поэтому ему можно было просто встречаться с молоденькой бас-гедиклис и… ну… ничего не делать. Совсем ничего. Болтать обо всяком, пересмеиваться, играть в бабки, расспрашивать о валиде и прочих обитательницах гарема, посмеиваться над евнухами…

Они с Турхан столкнулись во время очередной прогулки Ибрагима, и поначалу юный шахзаде принял девчонку за очередного призрака. Но призраком она определенно не была. Ни один из призраков не улыбается так застенчиво, не торопится убраться с дороги и вместе с тем не приковывает к себе взор. Нет, Турхан была из плоти и крови, и шахзаде находил это прекрасным. И она не сторонилась его, не избегала, как прочие, даже когда призраки начинали разговаривать с Ибрагимом и тому приходилось отвечать! Пугалась, конечно, но, вместо того чтобы отбежать, подходила ближе и держала его за руку. Призракам это не нравилось. Некоторые начинали кричать, но некоторые, вроде старика, просто отходили, бурча под нос что-то малоразборчивое. Юноша с рыбкой в глазу при этом неприятно ухмылялся, но помалкивал, за что Ибрагим в глубине души был ему благодарен.

Впрочем, иногда возникало у Ибрагима подозрение, что он и раньше видел Турхан. Еще когда не встречал тех, кого мог увидеть только он и дядя. Когда именно, Ибрагим почему-то вспомнить не мог. А когда пытался, его словно накрывало душным одеялом стыда, неловкости, любопытства и еще каких-то смутных, непонятных желаний.

С Турхан было легко и просто – всегда. Ее улыбка никогда не бывала натянутой или притворной, о нет! Турхан или от души смеялась, или от души сердилась, хоть и пыталась скрыть это, ведь нельзя же, право слово, сердиться на шахзаде, султанскую кровь! Так она объясняла, и шахзаде Ибрагим с нею был целиком согласен – да, нельзя. Но друзья иногда сердятся друг на друга, такое бывает, Аллах допускает это. Даже на Пророка – мир ему! – бывало, сердились друзья или родные люди, и Пророк – мир ему! – относился к этому с пониманием.

Даже в гневе Турхан казалась очаровательной: носик сморщивался в тщетной попытке сдержать злость, глаза блестели, словно серебряные дирхемы… Ибрагим мог бы привести сотню цитат из поэтов, описывающих гневную женщину, но все эти поэты оказались бы бессильны описать Турхан, просто потому, что никогда ее не видели! Или просто смотрели на женщин глазами влюбленных мужчин, а Ибрагим просто дружит с Турхан – и ничего иного.

В конце концов, в бас-гедиклис не влюбляются и не женятся на них.

Но вот дружить – о Аллах, почему бы и нет?

* * *

Турхан устало сняла с плеча кувшин и длинно, протяжно выдохнула, будто пытаясь выбросить из головы и тела накопившуюся усталость прошедшего дня.

О Аллах, почему Ибрагим… такой? Такой странный, такой непонятный, отличающийся от прочих? С ним безумно, бесконечно трудно!

Иногда Турхан задумывалась о том, стоит ли игра свеч.

Еще когда ее взяли в гарем, когда дали первое шутливое имя Дениз, она понимала: выбраться в хасеки, а тем более стать валиде, у нее не хватит ни сил, ни умений. Но было у Турхан одно качество, которое она знала и ценила: ей везло. То ли тонкое предвидение было тому опорой, то ли Аллах берег…

Ей везло, еще когда ее звали Надей и татары напали на их городок, убив всех, – а Надя осталась в живых. Затем повезло с хозяином – не убил, не изнасиловал, отдал крымскому повелителю, а тот отослал юную невольницу в подарок Кёсем-султан. Затем повезло с Хадидже, так повезло, что, даже получив новое гаремное имя, юная Турхан продолжала называть себя Турхан Хадидже. Вовсе не в память о благодетельнице – если вдуматься, то не так уж и ласкова была фаворитка Кёсем-султан с добровольной прислужницей своей. В другом дело было…

Хадидже – имя счастливое. Все Хадидже со временем возвышались, начиная с супруги Пророка – мир ему! А уж в гареме-то в последнее время возвышались особенно. И, даже обрушиваясь вниз, влияния своего не теряли. Взять хотя бы любимую гёзде Кёсем-султан, желтоглазое чудовище, которого боялся весь гарем, бывшую хозяйку молоденькой Дениз – а ведь не хотела, не хотела Хадидже становиться хозяйкой! Но стала. Дениз, впоследствии Турхан, сама все для этого сделала – и случилось так, как она захотела.

Повезло, да.

Вот и сейчас должно повезти. И пусть не смеет Турхан самовольно сменить имя, данное ей в гареме, пусть никто, кроме султана, не сумеет дать ей нового имени, но вот второе имя себе она придумать в силах. Да, не вправе, но становиться бас-гедиклис у Хадидже она тоже не вправе была.

«Господь дал – Господь взял», – говорил священник в церкви Святого Ильи. Но уже тогда девочка слышала свое: «Что дал тебе Господь, то вправе забрать в любую минуту; что сама у жизни выбила – то твое навсегда». Всегда так было. Во всем мире это так, отчего бы в султанском гареме не поменять правила?

Имя, данное Кёсем-султан, может в любую минуту поменяться. Любовь родителей в любую минуту могут отнять. Но если ты сама упрочила свое положение, тогда этого у тебя не отнимет никто.

Как никто не посмел остановить Хадидже, когда она велела вдове султана Османа плод стравить. А ведь если вдуматься, кто такая эта Хадидже? На нее даже Кёсем-султан внимание не сразу обратила!

Да и не обратила бы – Хадидже сама заставила султаншу на себя посмотреть!

Турхан не дура. Еще в бытность свою юной Дениз видела она, как Хадидже смело взваливает на себя то, о чем другие и помыслить-то не смеют, как не оглядывается назад, торя себе путь и увлекая на него других. Тогда Дениз поспешила встать рядом с новой звездой, загоревшейся в узких коридорах и душных комнатах султанского гарема. Только вот «рядом» еще совсем не означает «вровень».

Ничего, и для «вровень» придет пора, ведь удачу свою, везение свое, от рождения данное, Турхан – нет, Турхан Хадидже – всегда берегла, всегда лелеяла. А там и до «встать выше» может дойти пора… Просто пока рано еще.

Пока следует поберечь тайное имя, не выдавать его. А там… вдруг повезет?

И шахзаде Ибрагиму тоже повезет – вместе с Турхан. Или с хасеки Турхан… впрочем, нет, об этом думать пока рано.

Слишком рано. Султаном пока Мурад, и все рады этому, все славят султана Мурада – все-все, включая малышку Турхан. Султан Мурад молод и силен, да еще и умен, как говорят, не по годам. Сейчас кого ни спроси, каждый доволен и благословляет землю, на которую ступили султанские сандалии. Вот только… долго ли это продлится?