– Так зачем тебе встреча с Литуновским? – На этот раз вопрос прозвучал в естественной, привычной для слуха форме.

– Мне нужно знать, что его не устроило в жизни, в бараке, – без подготовки бросил Толян. – Вполне возможно, я узнаю то, что до сих пор мне неведомо.

– Плохой же из тебя руководитель, – шутя оскорбил Бедового полковник. Улучил момент, когда после совместного распития это будет выглядеть естественно. Свои же люди, чего обижаться? Однако Бедовый выпил не литр, а пятьдесят граммов, хотя по законам неписаным он не должен терять голову и после бидона «Арарата». А потому юмор собеседника Толян оценил по достоинству.

– Ты опять перепутал, командир. Я не начальник. Я смотрящий. Все, что мне знать положено, я знаю. Даже больше, иначе откуда бы мне стало известно, что твои буряты в уличном туалете дрочат, а лепила уже весь промедол из ваших индивидуальных аптечек на свой балдеж израсходовал, а вместо наркоты загнал в шприцы воду. Кстати, всех своих таких шалунишек я знаю. Так мне нужно к зэку.

– Нужно, так иди, – удивился полковник. – Я тебя что, держу?

На этот раз шутка была оценена по достоинству, и Толян даже рассмеялся. Хорошо, когда между людьми присутствует взаимопонимание. Покачал Толян головой, посмеялся, встал, завел руки за спину и покрутил бедовой своей головой.

– Ай, молодец, Хозяин! Как сказал? Я тебя держу, что ли? Ай, молодца! Я запишу, – продолжая хохотать, он остановился у двери. – А ты что, не знал, Кузьма Никодимыч, что все твое войско онанирует, а врач – наркоман? Нет, нужно записать. «Я тебя держу, что ли»… Пацанам на волю отпишу, угорят. Где конвой?

И через пять минут уже входил в холодное, сырое, темное помещение штрафного изолятора.

А полковнику, чтобы побагроветь, хватило той секунды, пока за Банниковым закрывалась дверь. Он схватил трубку телефона, не обращая внимания на то, что часы на стене показывали четверть первого ночи.

Пока ждал замполита, допил коньяк, зажевал без всякого удовольствия вяленой корюшкой, что прислал брат из Питера, походил по кабинету, после чего остановился напротив маленькой бронзовой фигурки Дзержинского. Подумал о чем-то, словно размышляя о том, сколько Феликс Эдмундович сидел, какие лишения терпел и как выходил из положения, стер с него рукой пыль и встретил майора Кудашева прямо на входе.

– Значит так, замполит. Слушай устный приказ и передай его всему личному составу. Кого в туалете с концом в руке застану, тотчас отправлю на гарнизонную гауптвахту.

Еще не проснувшийся замполит покосился на пустую бутылку коньяку, на часы на стене, сверяя их показания со своими, наручными, и уточнил:

– С чьим концом, Кузьма Никодимович?

– Со своим!

– С вашим?..

– Ты что, выпил, замполит? – оцепенел Хозяин. – За людьми смотреть нужно, а не конспекты по внешней политике по утрам начитывать! Значит, так. Кого в сортире с концом в руке – тому «губа». Ясно? Так и передай.

– Мы все скоро сойдем с ума, – бормотал Кудашев, возвращаясь в свою комнату в общежитии. – Все идет к этому. Начало уже положено. Начальником колонии издан приказ об отправлении естественных надобностей сидя.

Это было неприятное зрелище. Авторитет, повидавший многое и многих, остановился в дверях, не слушая предупреждение ефрейтора о «десяти минутах», и растер ладонью горло над подворотничком.

В углу зловонного помещения, площадью около шести квадратных метров, лежал человек, и лунный свет, падающий на него, освещал ужасную маску распухшего лица. Багрово-лиловый оттенок, освещенный желтой луной. Редкое дыхание со свистом, неудобная поза.

Бедовый подошел к Литуновскому, вынул из кармана сигарету, прикурил и вставил ее в губы зэка.

– Я не выдавал, Летун.

– Я знаю… – Этот голос донесся, казалось, ветром, за сотню метров от говорившего.

Предложение разбивалось на слова, а слова, вылетая из изуродованного, беззубого рта, разлетались на отдельные звуки. Собирать из этих звуков предложения Бедовому должно было быть очень трудно. Но ему, казалось, это не мешает, и он понимал Литуновского по одним движениям рассеченных губ.

– Не выдавал, ты слышишь.

– Ты не знал, что я там окажусь.

– Вот потому-то, мать твою! Вот потому-то тебя там и повязали! – Уже не будучи стесненный правилами липкой игры, Бедовый вспыхнул как свеча. – Ты можешь объяснить мне, Летун, какой черт тебя завел в эту богом проклятую избу на болотах?!

Литуновский молчал, о масштабах собственной ошибки он понял уже давно, и дополнительного разноса на эту тему ему уже не требовалось.

– Ты дорогу перепутал? – вдруг догадался Бедовый.

Зэк покачал головой.

– Я боялся, что ты дал денег, чтобы после подставить.

Смотрящий ошарашенно сел на землю, как будто получил по лбу шлепок ладонью. Признание его оглушило. Убеждать же человека, который, что совершенно очевидно, уже догадался о своей неправоте, он посчитал кощунственным.

– Старик, что из Кремянки… Он за две с половиной тысячи согласился принести в сторожку вещи, еду и объяснил, как до той сторожки добраться…

По мере того как Бедовый составлял из звуков слова, а из слов произнесенную Литуновским фразу, его лицо бледнело, и это было видно даже при свете отсвечивающей мертвечиной луны.

Литуновский курил жадно, кашлял, курил и снова кашлял. Но оторваться не мог. Он знал: уйдет Бедовый, и не будет сигарет. Позволить авторитету беседовать тут до утра никто не мог, да и Бедовому это не нужно. А потому нужно быстро покурить сейчас и еще успеть покурить один раз до его ухода.

– Тебя как на воле звали, Летун? – обреченно пробормотал Толян. – Я запамятовал уже…

– Андреем.

– Евгением?

Литуновский повторил.

– Ах, Андреем… – Бедовый покачал головой. – Ты помнишь, Андрей, что я тебе говорил, когда последний наш разговор случился?

Литуновский, как мог, качнул головой. Хорошо было бы, если бы Бедовый задавал вопросы, на которые можно лишь кивать или качать головой. Тоже больно, но эта боль ничто по сравнению с той, которая появляется, когда Литуновский начинает разлеплять спекшиеся губы.

– Я тебе говорил, Андрей, я тебя предупреждал и делал это неоднократно, о том, что увидев местного, ты должен был тут же притвориться белкой. Кедром молодым, мхом болотным, истуканом… Да кем угодно ты должен был притвориться, лишь бы местный не понял, что перед ним зэк! – вскричал Бедовый и тут же пожалел о том, что сделал.

От резкого, ворвавшегося в уши звука Литуновский поморщился и судорожно прижал к голове руку. На ладони виднелись свежие, глубокие царапины, похожие на те, которые приносит с собой охотник, схватившийся на охоте с медведем на рогатине.