— И Люцифера, — добавил, рассмеявшись, Василий Федорович.

Сергей отправился в Агропромбанк, где у него состоялась непродолжительная, чисто формальная беседа с Хруновым, после которой его ввели в круг обязанностей. Он должен был работать в ночную смену вместе с другими охранниками.

— Форму, рацию, газовый пистолет и прочую дребедень получишь на складе. Вот направление, — сказал Хрунов, глядя на Сергея без всякого любопытства, словно знал его с десяток лет, за которые тот успел смертельно надоесть ему. — Ребята покажут тебе, где у нас спортивный зал, комната отдыха и другие удобства. Все.

«Вот так все, — подумал Сергей. — Но, по-моему, в овощную палатку труднее устроиться, чем сюда». Покончив с необходимым оформлением, познакомившись со своими напарниками и с некоторыми руководителями среднего звена, он отбыл восвояси. В сумке у него лежала «дребедень», полученная на складе. Завтра, во вторник, пятнадцатого августа, в восемь часов вечера он должен был заступить на смену. Но завтра же он должен был позвонить по тому телефону, чтобы вновь встретиться с человеком с Чистых прудов, чье лицо так напоминало мумию египетского фараона.

Подумав об этом, Сергей вспомнил и о предложении Саввы — отправиться в Каир поработать в публичном доме евнухом, пася русских курочек. Не плюнуть ли на все и не уехать ли к берегам Нила, пока не поздно? Чересчур много петель стягивается на его шее — Сергей это чувствовал: у него, как у бывшего боксера, хорошо была развита интуиция, позволяющая улавливать готовящийся удар противника.

Вот и сейчас, идя к дому, он испытывал колючее беспокойство в груди. Свернул в проходной двор и встал за телефонной будкой. Вскоре мимо него по улице прошла компания крепких ребятишек, и среди них Мишка-валютчик. «Шестеро», — насчитал Сергей. Вражеская армия увеличивалась, хотя, возможно, они искали не его. Зная скверный, мстительный и злобный характер Мишки, он понимал, что тот все равно не оставит его в покое, пока не выполнит свои угрозы. В конце концов это дело времени: рано или поздно они подкараулят его. И тогда уже набросятся всей стаей, как собаки на прижатого к обрыву волка. И ему останется лишь прыгнуть вниз.

Лет десять назад Сергею приснился сон, о котором он помнил по сей день и который считал вещим, посланным ему его добрым гением, ангелом-хранителем. Этот сон словно предостерегал Днищева, показывал будущую смерть. Она должна была произойти так: он разобьется, упав с высоты. Сергей видел себя как бы со стороны, маленького человечка с расширенными от ужаса глазами, падающего на землю, подобно камню, слышал свист воздуха, за который не мог уцепиться скрюченными пальцами, и собственный крик в последние мгновения до смерти. Откуда он должен был упасть? С крыши высотного дома? Или сорваться с горы в ущелье, рухнуть вместе с обломками взорвавшегося в небе самолета? Этого он не знал, но видел себя распростертым на земле, мертвым. Явленная ему во сне смерть предупреждала: вот что ждет тебя, если ты заберешься слишком высоко.

Что же остается теперь? Ходить, прижимаясь к земле, бояться любых вершин, даже фигуральных, жить на первом этаже того здания, в которое тебя поселили волею судеб? Сергей и хотел, да не мог скрыть от себя свое болезненное тщеславие, стремление опередить других. Лучше всего это проявлялось в спорте, где все проще: бей, беги, делай обманные движения, держи удар, только не выходи за рамки правил. В жизни иначе. Она не ограничена никакими правилами, вернее, ты создаешь их себе сам. Чем легче ты их трактуешь, тем больше у тебя шансов прийти к финишу первым. Какому? Он будет у всех один.

«А не отправиться ли в гости к Миле Ястребовой и Свете? — подумал Сергей. — На этот раз под видом фининспектора?» Но вряд ли они так уж ждут его, по крайней мере, эта чудная недотрога, шарахающаяся от одного его взгляда. Нет, рано. Пока идет время разбрасывать камни, причем все они почему-то летят в его сторону, но скоро настанет пора, когда придется их собирать. Света конечно же необыкновенная девушка, при первой же встрече он почувствовал необъяснимый внутренний удар, но мелькать у нее постоянно перед глазами — это значит вызвать к себе еще большую ненависть. Ну, не ненависть, так неприязнь. Вот что надо бы сделать: совершить на ее глазах какой-либо благородный поступок, а еще лучше — подвиг. Спасти мальчика из-под колес автобуса (предварительно толкнуть его туда). Вытащить старушку из горящего дома (подпалить его заранее с четырех сторон). Усмирить бешеного быка. Только где его взять? Или заслонить ее своей грудью, разумеется в бронежилете, от бандитского кинжала.

Сергею стало смешно. Нет, все глупо. Девушки любят не глазами и даже не сердцем, потому что эти органы говорят правду, а им хочется обманываться и обманываться. Они способны преклоняться перед негодяем, отлично зная и видя, что это именно негодяй, да еще плешивый, с гнилыми зубами и потными ладонями. Но он — самый лучший. Почему? Потому, что любовь и есть величайший обман на свете.

Сергей подошел к дому, а со скамейки поднялся человек и шагнул ему навстречу.

— Здорово, Герман, — с раздражением произнес Днищев. — Слушай, отчего у тебя такое скверное, пронемецкое имя? Словно фашисты в городе. Хотя, впрочем, так оно и есть.

— Пойдем лучше посидим в «Игларе», — отозвался тот.

Метрдотель Вонг поприветствовал их, и на его вьетнамском лице застыла приклеенная улыбка. Мигом на столике очутились две большие кружки темного пива и блюдо с креветками.

— Давай уж и водочки, что ли, — пробурчал Герман, ущипнув одну из официанточек в красном переднике. Та потешно взвизгнула и унеслась прочь. — Не люблю азиатов. Чувствую, что скоро только они да негры на земле останутся. Надо хоть погулять напоследок. А имя у меня, между прочим, латинское, означает, что я твой единоутробный брат.

— Нет уж, спасибо, родственничек.

— Просто папаша очень любил играть в карты, особенно в очко. И когда-то доигрался. Успел только дать мне имя и исчез.

— Ты решил мне свою биографию рассказать? Не надо.

— Тем не менее послушай. Когда мы еще поговорим вот так, по душам. Окружают меня одни обезьяны.

— И Наталка-полтавка? Где она, кстати?

— Крутит амуры с полюбовником твоей жены. Фердунчик, кажется? Шаловливый, словно парикмахер из женского салона.

— Ты и об этом знаешь? — удивился Сергей, прихлебывая пиво.

— Обязанность у меня такая. Шефа-распорядителя. Все обо всех: когда, где, с кем и на ком. — Розовое лицо Германа в синих прожилках и с кустиками поросячьей щетины приблизилось к Днищеву. — Федя у нас в цирке тоже выступит. Да и тебе будет не так скучно: как-никак родственная душа.

— На хрена он тебе сдался, дядя?

— Билеты станет продавать.

— Не боишься, что выручку украдет?

— А мне она и не нужна. Мы бабки на другом сделаем.

Фиолетовые, какие-то сумасшедшие глаза Германа начали косить в разные стороны, будто зрачки внезапно сорвались с шарниров. Он производил впечатление человека, решившего покончить с собой, но позабывшего, как это сделать.