1984

За мной идут по пятам. Меня разрезают. Меня непрерывно насилуют. Я пытаюсь собраться с силами. Я должна бороться с тобой. Ты глуп и ленив, но я должна быть осторожной. Ты смотришь на меня сейчас, и я чувствую, как ты пытаешься расчленить мое тело. Ты собираешься поедать мое тело по кусочкам. Когда ты поймаешь меня, я буду вся твоя. Ты хочешь разрезать меня и сожрать меня. Я сильнее тебя, но мне нужно время, чтобы продумать свои действия. Каждая клетка моего тела готова к убийству. Ты не причинишь мне вреда. Я думаю взять то, что ты дашь, разжевать, а затем утопить тебя в твоем собственном насилии. Я буду сосать твой член, нежно лизать твою дырку в заднице, и ты будешь думать: «Эта сука — животное. Я ею управляю. Она создана, чтобы сосать мой член. Она полностью принадлежит мне». Я оберну свои губы вокруг твоего твердого члена (я сделала его твердым, так что он мой), а потом вопьюсь в него зубами, сначала медленно, так что ты не подумаешь, что я собираюсь сделать тебе больно, и потом я откушу его. Теперь ты слаб, как женщина. Я грубо всосу твои хрящи и сухожилия, они провалятся по горлу в мой желудок. Фонтан крови бьет из твоей промежности мне в лицо. Я припадаю лицом к дыре на месте твоего члена и сосу кровь, пока она не остановится. Тебе это нравится. Я создана, чтобы есть твой член, а не сосать его. Я не могу сосчитать всех пыток, которым хочу тебя подвергнуть. Моя ненависть и мое желание всегда были неотделимы друг от друга. Твои волосатые руки могли бы сокрушить меня, или я могла бы отрубить их мачете. Ты думаешь, что можешь манипулировать мною. «Смышленость» в данном случае — не добродетель. Ты не знаешь силу собственной грубой силы. Ты боишься ее. Тебе приходится выдумывать пути ее оправдания. Ты страдаешь от чувства вины, доказывая тем свою слабость. Ты должен гордиться своей способностью к физическому доминированию, вместо того чтобы съеживаться перед ней. Ты напуган своими литыми мускулами, когда осматриваешь себя в зеркале. Я могу использовать это к своей выгоде, терзаю тебя, высмеивая тебя до точки убийства, потом немножко тебя удовлетворяю (чтобы ты сдулся), чтобы вновь ты оказался под моей стопой. Тебе действительно нравится лизать мои грязные подошвы. Какой слабак! Меня даже не возбуждает, когда ты это делаешь. Это естественный порядок вещей — чтобы ты оставался внизу. Я бы хотела ходить по комнате, полной полусознательных обнаженных мужских тел, кромсая и тыкая своим мачете, пока не окажусь по колено в крови и мужской плоти. Время от времени я бы останавливалась, чтобы обезглавить еще одного, подобрать его отрезанную голову и лизать ею себя между ног, пока не упаду среди бойни, смешивая свой оргазм и блаженство с кровью. Это правда, которую не говорят, то, что ты пытаешься оттолкнуть на задворки своего сознания всякий раз, когда пытаешься соблазнить меня. Ты — шутка, ты — клоун, ты — евнух.

У меня живот лопается от смеха, когда мы ебемся. Ты пытаешься льстить мне, говоришь мне, какая я чудесная (только потому, что ты меня насилуешь), а я мечтаю вонзить нож тебе в ухо. Я всецело предана идее твоего унижения. Я живу для этого, я думаю об этом каждую секунду.

Когда я на работе, где со мной обращаются, как с собакой, существует лишь мое тело. Мое сознание стоит на вершине монолита, глядя вниз на разбухающую толпу трусливых мужчин. Такова моя жизненная позиция (я всегда это знала) — перерезать глотки высокомерных мужчин, и слабых, робких мужчин тоже (возможно, они заслуживают забвения еще больше).

Я вдыхаю красный туман. Он проникает мне в легкие и наполняет меня истинной силой: моей похотью. Это мое тайное сознание, мое право убивать — так же как и моя обязанность. Я люблю держать твою руку, чувствуя ее погребенную силу, поглаживая ее, пока она не станет бессильна. Ты тоже это чувствуешь. Ты чувствуешь, как твоя сила уходит в меня. Ты беспомощен. Ты ничего с этим не можешь сделать. Я — магнит, который вытягивает из твоего тела последние частицы жизни. Ты живешь только для оргазма, чтобы последняя капля жизни была высосана. Я никогда не пойму, как ты можешь быть настолько глуп, чтобы стремиться к собственному распаду. Но не моя забота понимать тебя.

1985

Я одна. Я чувствую на себе их взгляды. У меня заткнут рот. Они засунули мне в рот тряпку, пропитанную мочой (моей?). Мои глаза заклеены. Я вижу лишь красноту в своих глазах. Она движется, меняет оттенки. Настоящий источник смерти, настоящее зло, оно душит меня. Они хотят, чтобы я испытала абсолютную, цепенящую смерть, гнилую вонь красноты за моими глазами.

Я не чувствую боли. Они режут мою ногу. Я чувствую, как они врезаются в мышцу, отрезают ее, поднимают ее всем на обозрение. Теперь они будут есть ее из общей тарелки. Я слышу, как они со стоном облизываются. Опять вонзается нож. Они отрезают всю ногу до колена. Я слышу, как что-то рычит, потом — скрежет зубов по кости. Мне не больно. Краснота за моими глазами разливается по телу и согревает его. Я слушаю чавканье, пока оно не затихает.

Они толкают что-то холодное и железное мне в вагину. Оно толщиной с мужской член, но длиннее. Они проталкивают его, пока оно не упирается во внутреннюю стенку моего живота, потом резко выдергивают. Им это наскучило. Я слышу, как одна женщина говорит, что она этого хочет, что я этого не заслужила. Они смеются. Я слышу их одобрительные перешептывания и мокрый звук этой штуки, скользящей в ней туда-сюда. Единственный звук в комнате — мое дыхание и звук этой штуки, скользящей в ней туда-сюда. Потом она кончает, визжа, как умирающая лошадь, и они поздравляют ее, посмеиваясь. Они начинают лаять, как собаки, вначале — стаккато и визгливо, затем переходя в глубокий, резонирующий, непрерывный вой. Он пронзает мой череп. Краснота стирает меня на нет. Затем грубая шерсть и когти у меня на грудях — собака громоздится на меня, ее длинный язык смачивает мне лицо. Я выплевываю кляп и вою, пока не исчезаю в красном пекле.

1984

Если он не сделает то, что я говорю сейчас, я придумаю способ заставить его действовать в соответствии с моими нуждами позднее, а к тому времени мои нужды вырастут, и удовлетворение их доставит мне еще больше удовольствия: они будут включать его унижение, тыканье его лицом в дерьмо. Он не должен со мною спорить, особенно если это увидит кто-то другой — как тогда, когда я видел ребенка, который ткнул матери в глаза, когда она пыталась взять его на руки. Мать мне стала противна, и это отвращение они будут испытывать ко мне, если я потеряю контроль… Я приспосабливаю каждое свое движение для контроля, порядка, как создают тончайшую хореографию балета — формальную структуру, невидимую его участникам, которую можно наблюдать только сверху: с того места, где сижу я.

Я сильнее его, сильнее их всех. Пока они колеблются в нерешительности, пока бьются в спазмах, как выброшенная на берег рыба, жертвы бесполезной совести и подавления, я действую, исходя из своих желаний, принуждая их к реальности силой моей воли. Ключ к успеху в бизнесе: представь, затем действуй. И в эту секунду мое желание включает его очернение. Он — расширение моего воображения: я могу играть с ним, как ребенок играет со своими грезами, проходящими сквозь его сознание, когда он лепит их, чтобы они соответствовали его дрейфующим фантазиям…