— Та-а-к, дайте подумать. — Директор сдвинул брови. — Шерман вошел... нет, только всунул голову и плечи, посмотрел вниз на мешки с деньгами, которые лежали прямо перед ним. Я помню картину очень хорошо и в полиции говорил об этом. Но вопрос... нет, не помню, ерунду какую-то.

— Скажите мне, если вспомните, — пожал я плечами.

Он пообещал, но уверял, что вряд ли сможет вспомнить, однако час спустя директор ипподрома нашел меня.

— Боб Шерман спросил, уехал ли уже Миккель Сэндвик домой, и я ответил, что не знаю.

— О-о-о!

— Ну мы же говорили вам, что ничего важного, — засмеялся он.

— И были правы, — огорченно вздохнул я. — Но вдруг...

В конце дня Ларе привел меня в свой кабинет и вручил копии дела, которое полиция завела по случаю убийства Роберта Шермана. Ларе стоял возле большого камина, подтянутая значительная фигура в теплом темно-синем пальто с каракулевой шапкой в руках.

— Сегодня холодно, — заметил он.

У меня мелькнула мысль, что его я знаю лучше, чем любого, кого встречал в Норвегии, но все равно спросил:

— Могу ли я встретиться с вами в вашем офисе? Он слышал о том, что я назначаю встречи всем, кто знал Боба Шермана, и сухо улыбнулся, поняв, что и он включен в этот список.

— Если вам удобно, в субботу. Я буду в офисе до двенадцати.

* * *

Отклонив настойчивое приглашение Арне пообедать с ним и Кари, я рано поел в «Гранд-отеле» и поднялся к себе в номер, чтобы изучить полученные документы. Полиция очень старалась, но, как и говорил Ларе, результат был нулевой.

Длинное и чрезмерно подробное заключение о вскрытии, полное медицинских терминов, которое я понял едва ли наполовину, заканчивалось выводом, что причиной смерти послужили три частично совпадающие травмы черепа. Жертва немедленно потеряла сознание, смерть наступила несколько минут спустя. Точный интервал не может быть определен. Погружение в воду последовало после смерти.

Нейлоновая веревка, найденная на теле, также была исследована дюйм за дюймом, и анализ показал, что она принадлежит к партии, выпущенной прошлой весной и закупленной летом магазинчиками и корабельными лавками в Большом Осло.

Как показал анализ, нейлоновая веревка, найденная на цементном блоке в пруду ипподрома, принадлежит к той же партии.

Сам цементный блок представлял собой разновидность балласта, используемого для строительства дамб. Эта разновидность настолько широко распространена, что никто из подрядчиков, занимающихся таким строительством, не мог вспомнить, отмечалась ли кража одного из блоков. Составитель отчета добавил и свое личное мнение, дескать, какой же подрядчик способен заметить кражу одного блока из сотен.

Тщательное обследование показало, что никто не видел и не слышал никакого движения вокруг пруда ни в ту ночь, когда покойный исчез, ни в ту ночь, когда его тело вытащили из воды. Ночной сторож подтвердил, что на территорию ипподрома посторонние в эти две ночи, как и во все остальные, не проникали. В деле я нашел список предметов, обнаруженных в карманах и саквояже Боба Шермана. Пижама, часы, ключи — все, что и должно быть. Меня интересовали бумаги, но они после месячного пребывания в воде, конечно, превратились в окаменевший комок.

Следствие идентифицировало паспорт и авиабилет. Денежные купюры были только английские, пятнадцать фунтов стерлингов. Никаких норвежских денег, не говоря уже о пяти брезентовых мешках.

В отчете не упоминалось ни о каких документах или комках размокшей бумаги, обнаруженных в саквояже. И ни о каких фотографиях, хотя фотобумага лучше сохраняется под водой, чем любая другая.

Я дважды перечитал все листы дела, заведенного полицией, и понял только одно: Боба Шермана три раза ударили по голове, потом привязали к цементному блоку и утопили в пруду. Кто — неизвестно.

Я вытащил из несессера нож и положил его возле настольной лампы, и сразу же заныл шов на груди. Почему, с раздражением подумал я, все раны ноют только по ночам?

Впрочем, это хорошо, потому что напомнило мне, что нельзя доверчиво входить в любой номер отеля или брать первое же подъехавшее такси. Если это могло случиться в Лондоне, то чем безопаснее Осло?

Я иронически улыбнулся своей мнительности: скоро буду, совсем как Арне, оглядываться и испуганно моргать.

Но у того, кому принадлежал этот нож, могло быть еще много ножей.

Утром я принес в полицию нож и рассказал, как он попал ко мне. Дело об убийстве Боба Шермана вел тот же офицер, который наблюдал за прочесыванием дна пруда. Он смотрел на меня со странной смесью страха и удивления.

— Мы постараемся выяснить, если вы просите. Но такой нож не редкость. Здесь много подобных ножей. По-английски эти слова на лезвии — «Norsk Stal» — означают просто «Норвежская сталь».

Фамилия офицера была Лунд, а весь его вид говорил о том, что он очень давно служит в полиции: осторожный, наблюдательный, дружелюбный, сдержанный. Мне всегда казалось, что многие полицейские чувствуют себя непринужденно только с преступниками. И отставные полицейские, которые работали в следственном отделе Жокейского клуба, говорили о мелких мошенниках с большей теплотой, чем об остальной публике.

Обязанные ловить преступников, полицейские часто восхищаются ими, используют их жаргон. Опыт убедил меня, что если незнакомые друг с другом полицейский и мошенник встретятся на каком-нибудь сборище, то безошибочно определят, кто из них чем занимается. И если им доведется минуту или две поболтать вдвоем, то стражу порядка и нарушителю порядка вместе будет хорошо. Этот факт, который вызвал бы скандал в прессе, объясняется, в частности, и тем, что каждый из них радуется моменту отдыха, когда не надо быть начеку.

Лунд обращался со мной со скрупулезной предупредительностью, как с временным коллегой. Я тепло поблагодарил его за разрешение использовать отчеты полиции, и он заверил, что я могу в любую минуту рассчитывать на его помощь.

Я сказал, что мне нужна машина с водителем, которому можно доверять, и не порекомендует ли он кого.

Лунд разглядывал нож, лежавший перед ним на столе.

— Полицейскую машину я не могу вам предоставить. — Немного подумав, он снял трубку и что-то приказал по-норвежски, потом просто сидел и ждал. — Я хочу попросить брата, чтобы он возил вас, — пояснил Лунд. — Он писатель, но его книги дают мало денег. Он рад будет немного заработать и к тому же любит водить машину.

Раздался телефонный звонок, и Лунд, очевидно, объяснил свое предложение, которое писатель принял, потому что Лунд спросил, когда бы я хотел начать.

— Сейчас, — ответил я. — Хорошо бы он сразу приехал сюда.

Лунд передал мои слова и положил трубку.

— Брат приедет через полчаса. Он хорошо говорит по-английски, потому что работал в Англии, и будет полезен вам.