Ворота оказались заперты, и Карло стал звонить. Он долго кому-то доказывал, что их жизненно необходимо пустить внутрь, и преуспел, но это заняло ещё минут пять.

Из здания вышел охранник, отпер ворота, дал всем заехать и запер их снова.

Внутри Элоиза с любопытством оглядела просторный атриум. Высокие белые колонны, пол из разноцветного мрамора. Пальмы в кадках. Широкая лестница наверх.

По лестнице спешно спускаются два человека, один из них — Мауро Кристофори. Он смотрит на их компанию с уже знакомой тоской во взгляде. Его спутник — высокий сутулый мужчина в неплохом костюме с белой бабочкой под горлом — всем своим видом выражает недоумение.

— Отец Варфоломей? Госпожа Перссон? Господин Каэтани? Господин Сан-Пьетро? Что вы все здесь делаете и кто ваши спутники? — растерянно спрашивает он.

— Это служба безопасности кардинала д’Эпиналя, — мрачно сообщает Кристофори. — Понятия не имею, что они здесь делают!

— Сын мой, не кипятись, — встревает Варфоломей. — Нас всех некоторым образом пригласили. То есть — мы знаем почти всё. Господа и дамы, это Патрицио Маркони, здешний хранитель.

— Уж наверное знаете, судя по вашему виду, — передёргивает плечами Кристофори. — Паоло, идиот, ты зачем отпер ворота? Тебе кто разрешал?

— Мне сделали предложение, от которого я не смог отказаться, — пожимает плечами Паоло.

Интересно, что такого сказал Карло этому охраннику?

— Ну раз вы всё знаете, то идите наверх, — говорит Маркони. — Вы же, наверное, хотите увидеть, так сказать, момент? Я тоже хочу, — нервно добавляет он.

— Господин Маркони, кто ещё в данный момент находится на территории музея? — мрачно и холодно спрашивает Лодовико.

— Из сотрудников — только мы трое. Мауро, Паоло и я. И вы. И то, что мы все так хотим увидеть.

Он очень боится, поняла Элоиза. И Кристофори боится. Кто их так напугал, хотелось бы знать? Им тоже снились неприятные сны?

— Идёмте, — Себастьен подаёт ей руку, она опирается на неё, и они поднимаются по лестнице наверх, и остальные идут за ними.

Лестница приводит на небольшую площадку второго этажа, далее отворены высокие двери в просторный зал.

Себастьен распределяет посты, и, повинуясь его взгляду, места у окон и дверей занимают Гвидо, Джованни, Октавио, Эмилио, Гаэтано, Карло. Кто-то ещё остался снаружи и на лестнице. Франческе, Кьяре и Асгерд недвусмысленно показано стоять за спиной, Асгерд, похоже, хотела возразить, но потом передумала. Тут же возвышается Варфоломей. За ними стоит Лодовико и как будто даже не смотрит по сторонам, но Элоиза понимает, что это не так. Её правую руку Себастьен по-прежнему прижимает к себе.

Зал залит светом — сияют шесть больших люстр и светильники по стенам. Немногочисленные витрины отворены, там внутри — посуда, драгоценности, ещё какие-то мелкие предметы. На стенах — портреты. Внушительного вида мужчина в тёмном костюме середины шестнадцатого века на фоне венецианского канала. Ещё один внушительный мужчина в костюме того же времени опирается на пушку. Дама в богато украшенном чёрно-серебряном платье. Мужчина в синем бархатном дублете и берете, в руках у него — приметный кубок, похожий на тот, что стоит рядом в витрине. Этикетка гласит, что это работа Бенвенуто Челлини.

И тут откуда-то снаружи раздаётся бой часов. Элоизе кажется, что само здание отзывается на эти звуки и вибрирует в унисон — гулким и долгим звоном.

* * *

Элоиза не поняла, как это произошло. Вот только что она смотрела на портрет — и вдруг перед ней стоит изображённый на холсте человек. Он высок и статен, он не сразу понял, что такое перед ним, а когда понял — глаза его стали наливаться гневом.

— Кто вы и что здесь делаете этой ночью? — а ладонь уже легла на рукоять клинка.

— А вы, милостивый государь? — Себастьен спокоен, но Элоиза-то знает, что это за спокойствие и чем оно может взорваться в момент.

— Монсеньор, это хозяин дома, господин Пьетро Донати. Или кто-то, очень-очень похожий на него, — Асгерд говорит тихо, но в общем молчании её очень хорошо слышно.

— Раз вы знаете меня, сударыня, и этого человека знаете тоже, то извольте представить нас друг другу. Хотелось бы знать, кто ходит этой ночью по моему дому и зачем, — а взгляд-то нехороший, очень нехороший.

С разных сторон подошли ещё двое — те самые, один синий, а второй — с пушкой. То есть, сейчас без пушки, но тоже с обнажённым клинком.

— Я помню эту даму, — сообщает синий. — Она внимательно разглядывала меня и очень нежно касалась. Я даже рад, что мы познакомимся. Кто вы, прелестная золотоволосая госпожа?

— Меня зовут Асгерд Перссон, я художник-реставратор, я здесь у вас работала в течение последних двух недель. Вот эти господа могут подтвердить, — Асгерд кивает куда-то в сторону, Элоиза прислушивается, и понимает, что там стоят Кристофори и Маркони.

— Явился, не запылился, — тот, кого назвали Пьетро Донати, нехорошо щурится ещё и на злополучного господина Кристофори, а тот готов сквозь землю провалиться.

В это время из дверей, что с другой стороны залы, показываются ещё несколько мужчин. Они одеты очень по-разному, там и фраки, и мундиры, и расшитые камзолы.

— Что происходит, Пьетро? Опять полный дом не разбери кого, откуда они все повыскакивали? — говорит высокий, полный и нервный мужчина в чёрном фраке.

— Отойди, Маурицио, — не глядя, бросает Пьетро, и тот безмолвно повинуется. — Габриэле, Риккардо, Джиакомо, Пьетро, сюда.

К ним подходят молодой человек в чёрном с роскошным кружевным воротником, ещё один — в расшитом серебром чёрном камзоле (как в пару моему платью делали, думает Элоиза), и двое в мундирах — один в красном, Элоиза видела такие в фильмах про Англию восемнадцатого века, а второй в сером, такие носили в «Унесённых ветром».

— Кто эти люди, отец? — спрашивает молодой человек с воротником.

У него тоже есть клинок, и он достал его, и готов пустить в дело. Элоиза замечает, что их качественно окружили.

— Моё имя Себастьяно Савелли, — сообщает монсеньор герцог. — Обстоятельства таковы, что наша встреча была неизбежной. Более того, нас сюда пригласили.

— Неужели ты? — Пьетро делает едва заметный знак и человек в сером мундире хватает несчастного Кристофори за воротник и тащит к их живописной группе.

— Нет, нет, это не я, я ни слова им не сказал, — бормочет тот.

— Сын мой, ты чего тут самоуправствуешь? Вылез, понимаешь ли, из картины, и думаешь, что всё можно? Изыди обратно! — Варфоломей отмер и принялся щедро осенять всех присутствующих крестным знамением.

— Отче, успеешь ещё, — Марни улыбнулся одними губами.

Элоиза смотрит по сторонам, видит вокруг гнев и раздражение, и вдруг вспоминает. Вспоминает такое, что невольно улыбается. Да-да, картины. И люди, которые из них выходят. Иногда.