Я кивнула. Пашка сказал, что он как все. Виктория Семеновна хотела своими глазами посмотреть олигархические белые хоромы и глухонемых, не знающих ни одного языка. Дима ждал решения Ивана Захаровича.

– Как я понимаю, вы все равно попретесь, – сделал вывод Иван Захарович. – Ну так и я съезжу. Сейчас Виталя вернется, и тронемся. Кстати, а звонить будем?

Все хотели ехать без предупреждения. В таком случае больше шансов увидеть что-нибудь интересное.

Виталя вскоре вернулся и рассказал весьма интересную историю. Дядя олигарха тоже был химиком, как и папа, но дядя служил в КГБ, а папа вначале окончил сельскохозяйственный институт, а потом заочно еще и химический факультет Ленинградского университета. Немного поработав в каком-то колхозе, он увлекся (или правильнее будет сказать, заинтересовался) удобрениями, стал их усовершенствовать, разрабатывать новые.

– В КГБ его не хотели переманить? – спросила Татьяна.

– Зачем КГБ удобрения? – посмотрел на мою подругу Иван Захарович. – Туда специалистов других профилей переманивали.

– Дядя – потомственный чекист, – продолжал Виталя. – Его отец служил еще в НКВД, причем тоже увлекался химией.

– И ставил эксперименты на людях? – скривилась Виктория Семеновна.

– Об этом история умалчивает, – ответил Виталя.

– Нас это не интересует, – перебил Иван Захарович. – Давай дальше про папу и дядю.

Дядя работал в отделе, занимавшемся отравляющими веществами.

– То есть ядами? – уточнила я.

– Яды и отравляющие вещества – это не совсем одно и то же, хотя… Если говорим об отравляющих веществах, значит, об оружии массового поражения. Это высокотоксичные вещества, составляющие основу химического оружия. Яды – различные вещества, вызывающие отравление. Точно наш консультант сказать ничего не может. – Виталя посмотрел на Ивана Захаровича.

– Раз КГБ, значит, оружие, – уверенно заявила Татьяна.

– Не факт, – покачала головой Виктория Семеновна. – Могли и против конкретных людей работать.

– Наверняка и то, и другое, – заявил Виталя. – Этот отдел был очень засекречен. Наш консультант просто сказал, что Владимир Петрович оттуда, был вторым лицом.

– Что еще он сказал? – Иван Захарович уже терял терпение.

Остальное оказалось только версиями. Даже бывший высокопоставленный сотрудник спецслужб, иногда оказывающий консультационные услуги Ивану Захаровичу (за немалое вознаграждение), высказывал только свое мнение. Что-то он, конечно, знал, но основным все равно были версии, слухи, а не точные знания.

Отдел занимался разработками, так сказать, под заказ. Конечно, имелось что-то типа «болванок», на основании которых специалисты и действовали, учитывая различные факторы, например, особенности климата, сочетаемость с определенными продуктами, особенности организма конкретного человека.

– После перестройки всплыло много информации о том, как КГБ расправлялся с предателями или просто гражданами даже других стран, которые своими действиями мешали действовать Конторе, – заметила я.

– И ведь к скольким переворотам в разных странах наши приложили руку, – вспомнила Виктория Семеновна. – Вполне могли использовать разработки для облегчения смены режима. – Наш главный редактор хохотнула. – И сейчас они могут прийтись весьма кстати. Для категорий граждан с различных сторон закона, – и она многозначительно посмотрела на Ивана Захаровича.

Сухоруков в задумчивости почесал щеку.

Виталя тем временем продолжил рассказ. Отдел не выпускал продукцию, так сказать, в товарном количестве. Иногда делалось всего три-четыре грамма, но эти граммы вполне могли изменить историю.

– Значит, все-таки яды? – уточнила я. Виталя неопределенно пожал плечами.

– А если дядя что-то спер, а папа вывез за границу? – высказал предположение Пашка, оторвавшись от очередной бутылки пива.

– Паша, ты думаешь, что в те времена в Комитете был такой же бардак, как сейчас в стране? Это сейчас из какого-нибудь НИИ можно вынести все, что хочешь, даже секретного. Откуда угодно что угодно. А тогда были совсем другие времена! – заорал Иван Захарович.

– Да, тогда люди за идею работали, – кивнула Виктория Семеновна. – И подкупить кого-либо было сложно. И еще тогда в большей степени ценился блат. Ты не мог свободно тратить деньги, как сейчас. Да, существовали подпольные миллионеры, у кого-то квартиры ломились от добра, но виллы на Лазурном Берегу и особняки в Лондоне никто не покупал. И сбежать было сложнее с наворованным. Система была закрытая, под названием Советский Союз. Это сейчас у укравшего все что только можно чиновника жена и дети давно за границей, дома и счета в разных странах, он сам перед телекамерами говорит народу, как решит все проблемы, а у него в кармане уже билет на какой-нибудь тропический остров, где он завтра будет лежать в гамаке, когда за ним придут с запоздалым ордером на арест. В Советском Союзе скрыться было сложнее.

Иван Захарович, который провел не одну пятилетку в строгой изоляции, многозначительно кивнул.

– И пластическая хирургия была не так развита, – добавил он.

– То есть считаем, что папа олигарха смылся со своими разработками для сельского хозяйства? – уточнила Татьяна. – А дядя отдельно от него разрабатывал яды для устранения неугодных? Или отравляющие вещества для снаряжения химических боеприпасов?

– И дядю из Конторы не поперли после побега родственника, возможно, как раз потому, что он работал в секретном отделе, – добавил Виталя. – Он, конечно, доказал свою лояльность, но главное: он был очень ценным специалистом.

Я вспомнила, как читала в какой-то газете после начала перестройки, что именно химикам Конторы принадлежит заслуга в разработке ядов, которые после совершения дьявольской работы распадаются на абсолютно безобидные составляющие. Наверное, все спецслужбы мира, да и гражданские химики, работающие на криминал, давно трудятся над ядами, не оставляющими следов в организме. И кое-кто достиг успеха.

– Но, насколько я помню, Владимир Петрович, этот самый дядя олигарха, оставался в Конторе до последнего, – напомнила я. – И в постперестроечные времена он там тоже трудился. Я согласна с тем, что он не стал бы ничего красть в советские времена, в те годы, когда сбежал папа олигарха. Да если бы его поймали с какой-нибудь ампулой… Он же понимал, чем это может закончиться. Там наверняка сотрудников проверяли перед уходом домой. И кого ему тогда было травить редким ядом? Химик такого уровня в случае необходимости изготовил бы что-нибудь в домашних условиях. Но после того как времена изменились, он вполне мог что-то вынести и продать заинтересованным лицам. У него что-то могло остаться. Он умер. Из родственников, как я понимаю, остался один Артем Фисташков. Маму его не считаем, Антонина с дочерью вообще дальняя родня. То есть я хочу сказать, что если у Владимира Петровича осталась… коллекция – я не знаю, как лучше выразиться, – то он вполне мог ее завещать Артему или скорее отдать из рук в руки, пока был жив.