Сакс, чувствуя, как его суставы трещат с псевдоартритической болью, что так часто сопровождала его встречи с Энн, последовал за ней.

За Саксом, грозно поглядывая на него, шли две девушки.

– Не думаю, что она хочет с вами разговаривать, – сообщила ему та, что повыше.

– Вы весьма наблюдательны, – ответил Сакс.

Пройдя приличное расстояние, Энн остановилась у другого окна в той же галерее – завороженная или слишком утомленная, чтобы идти дальше. А может, часть ее все-таки хотела поговорить.

Сакс остановился перед ней.

– Я хочу, чтобы ты поделилась своими впечатлениями, – сказал он. – Предположениями насчет того, что нам делать дальше. И еще у меня много вопросов по части ареологии. Конечно, может, строго научные вопросы больше тебе не интересны…

Она сделала шаг вперед и дала ему пощечину. Он почувствовал, как сползает по стене галереи и опускается на ягодицы. Энн успела скрыться из виду. Девушки, явно не зная, смеяться или охать, помогли ему подняться на ноги. У него болело все тело – даже сильнее, чем лицо. Глаза горели, чувствовалось легкое покалывание. Будто он мог заплакать перед этими двумя дурами, которые увязались за ним, неимоверно все усложнив. В их присутствии он не мог ни кричать, ни умолять, ни становиться на колени, чтобы просить у Энн прощения. Он просто не мог.

– Куда она ушла? – выдавил он.

– Она действительно не хочет с вами беседовать, – заявила высокая.

– Может, вам лучше подождать… и попробовать позже, – посоветовала вторая.

– Да заткнитесь вы! – воскликнул Сакс, чувствуя раздражение настолько сильное, будто он приходил в ярость. – Я вижу, вы просто позволили ей перестать лечиться и теперь смотрите, как она себя убивает!

– Это ее право, – заметила высокая.

– Конечно, да. Только я говорю не о правах, а о том, как должны вести себя друзья, когда кто-то ведет себя к самоубийству. На эту тему вы вряд ли сможете что-то сказать. А теперь помогите мне ее найти.

– Вы ей не друг.

– Я ей самый что ни на есть друг.

Он встал, покачнулся, пытаясь двинуться в ту сторону, куда, как он думал, ушла Энн. Одна из девушек попыталась взять его под руку. Он уклонился от ее помощи и пошел дальше. Там, поодаль, он и заметил Энн, рухнувшую в кресло в каком-то помещении, напоминающем столовую. Он приблизился к ней, замедляясь, как Аполлон в парадоксе Зенона.

Она повернулась и вперила в него взгляд.

– Если кто и бросил науку, то это ты, с самого начала, – проворчала она. – Так что не надо нести чушь о том, что она мне неинтересна!

– Это правда, – признал Сакс. – Правда. – Он протянул обе руки. – Но сейчас мне нужен совет. Научный совет. Я хочу понять. И кое-что тебе показать.

Но она, мгновение подумав, встала и снова удалилась, так быстро пройдя мимо него, так что он вопреки своей воле отступил. Он поспешил следом; ее шаг был намного шире, чем его, а двигалась она быстро, и ему пришлось чуть ли не бежать вприпрыжку, ощущая боль в костях.

– Давай выйдем на поверхность здесь, – предложил Сакс. – Даже не важно, где мы выйдем.

– Потому что вся планета загублена, – пробормотала она.

– Ты же наверняка еще выходишь иногда смотреть на закаты, – не унимался Сакс. – Может, я как-нибудь к тебе присоединюсь?

– Нет.

– Прошу, Энн… – Она ходила быстро и настолько превосходила его ростом, что ему было трудно не отставать и еще продолжать с ней говорить. Он пыхтел и задыхался, щека все еще горела. – Энн, пожалуйста…

Она не ответила и не сбавила шаг. Они уже спустились в коридор, разделявший жилые комнаты, и Энн ускорилась, чтобы войти в проем и захлопнуть за собой дверь. Сакс дернул за ручку, но она заперлась.

Не очень многообещающее начало.

Игра в кошки-мышки. Ему нужно было каким-то образом добиться того, чтобы их общение не превращалось в охоту или преследование. И все равно проворчал:

– Я так дуну, что весь твой дом разлетится! – и подул на дверь. Но затем подошли девушки и пристально на него уставились.

Через несколько дней, перед закатом, он спустился в раздевалку и надел костюм. Когда вошла Энн, он даже подскочил.

– Я как раз собирался выйти, – запинаясь, проговорил он. – Можно мне с тобой?

– Это свободная страна, – хмуро отозвалась она.

И, вместе покинув шлюз, они оказались на поверхности. Те девушки, должно быть, сильно удивились.

Ему следовало быть предельно осторожным. Естественно, хоть он и вышел с ней, чтобы показать красоту новой биосферы, лучше было не упоминать о растениях, снеге и облаках. Лучше было, если бы все это говорило само за себя. Пожалуй, в этом и состояла суть всех явлений. Невозможно рассказать о чем-то так, чтобы заставить это полюбить. Нужно выйти на место и позволить обновленной окружающей среде показать себя.

Энн никогда не была общительной и сейчас тоже говорила мало. Следуя за ней, он подумал, что они идут ее привычным маршрутом, а ему просто позволили идти рядом.

И, вероятно, ему можно было задавать вопросы – ведь в этом заключалась наука. Энн довольно часто останавливалась, чтобы рассмотреть те или иные породы. Тогда он наклонялся вместе с ней и жестом или вслух спрашивал, что она ищет. Энн носила костюмы и шлемы даже при том, что здешняя высота была незначительной и позволяла дышать лишь с помощью фильтрующей CO2 маски. Поэтому переговаривались они по старинке: голоса шептали в уши друг другу. Таким образом и передавались вопросы.

Он ее расспрашивал, а она отвечала, иногда даже подробно. Земля Темпе была настоящей Страной времени, в основании которой лежала порода, оставшаяся от южных гор и застрявшая после Большого удара далеко на северных равнинах. Впоследствии Темпе во многих местах провалилась, а литосферу вытолкнуло вверх и на юг перемещением купола Фарсида. В числе этих разломов как раз были борозды Мареотис и Темпе, которые сейчас их окружали.

И эта простирающаяся земля имела достаточно трещин, чтобы на ней могли возникнуть запоздалые вулканы, возвышающиеся теперь над каньонами. С одного высокого хребта они увидели отдаленный вулкан, походивший на черный конус, свалившийся с самого неба, а затем и другой – тот показался Саксу скорее метеоритным кратером, и он сообщил спутнице о таком своем предположении. Энн отрицательно покачала головой и указала на лавовые покровы и жерло, малозаметные под обломками изверженных пород и, пришлось это признать, наносами грязного снега, собравшимися, будто барханы, в защищенных от ветра участках и окрасившимися на закате в песочные цвета.

Видеть в ландшафте его историю, читать ее, как книгу, написанную на протяжении его долгого прошлого, – на все это Энн была способна благодаря столетиям тщательных наблюдений и исследований множества ее предшественников-ученых, благодаря ее собственной природной одаренности и любви к своему делу. Ее действительно стоило увидеть в деле, ею стоило восхищаться. У нее имелось своего рода особое средство познания, подлинное сокровище – ее любовь, выходящая за пределы науки и даже за пределы мистической науки Мишеля. Она, пожалуй, походила на алхимика. Но нет – алхимики хотели что-то изменять. Тогда, скорее, она была кем-то вроде оракула. Провидица, чье провидение было столь же сильным, что и способность Хироко. Хотя, пожалуй, ее дар был не так очевиден, менее зрелищен и менее активен. И он заключался в принятии сущего, любви к камням и всяческой деятельности во имя камней. Во имя Марса. Изначальной планеты, во всем ее совершенном великолепии, красной, покрытой ржавчиной, безмолвной, как сама смерть, и мертвой, меняющейся лишь по причине чрезвычайно медленно идущих геофизических процессов. Это было странное понятие – абиологическая жизнь, – но она существовала, если кто-то удосуживался ее замечать, эту своеобразную жизнь, несущуюся среди горящих звезд, через вселенную, совершая огромное систолическое/диастолическое движение, одно большое дыхание. На закате увидеть это почему-то было проще.