Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тот день я вышел из дома, поднявшись в своих глазах. Я видел, что он подтвердил то, что выбрал меня. Он выбрал иметь меня в своей жизни. Он выбрал ответить на мое письмо. Я был желанным. Быть выбранным – величайший подарок, который вы можете подарить другому человеческому существу.
Как только мы воссоединились, мной овладело стремление компенсировать все те годы, которые мы потеряли. Я решил, что лучшим способом сделать это будет порасспрашивать его.
Он выбрал иметь меня в своей жизни.
Он выбрал ответить на мое письмо.
Я был желанным. Быть выбранным – величайший подарок, который вы можете подарить другому человеческому существу.
Очень быстро я понял, что это было ошибкой. Вопросы дают вам факты и информацию, но факты и информация на самом деле были вовсе не тем, что я хотел получить. Я хотел взаимоотношений, а вопросы – это не взаимоотношения. Взаимоотношения строятся в молчании. Ты проводишь время с людьми, ты наблюдаешь за ними и взаимодействуешь с ними, и ты узнаешь их. И время – это именно то, что апартеид украл у нас. Ты не можешь компенсировать это вопросами, но мне надо было лично убедиться в этом.
Я собирался провести с отцом несколько дней и поставил перед собой цель: за эти выходные узнать своего отца. Как только я прибыл, я начал забрасывать его вопросами: «Откуда ты? Где ты ходил в школу? Почему ты это сделал? Как ты это сделал?» Было видно, что он начинает раздражаться.
– Что это? – спросил он. – Почему ты задаешь мне столько вопросов? Что здесь происходит?
– Я хочу тебя узнать.
– Ты именно так обычно узнаешь людей, допрашивая их?
– Ну… на самом деле нет.
– А как ты узнаешь людей?
– Не знаю. Предполагаю, проводя с ними время.
– Хорошо. Тогда проведи время со мной. Посмотрим, что ты узнаешь.
Так что мы провели вместе выходные. Мы обедали и разговаривали о политике. Мы смотрели «Формулу-1» и разговаривали о спорте. Мы молча сидели на заднем дворе и слушали старые записи Элвиса Пресли. За все время он не сказал о себе ни одного слова. Потом, когда я собирал вещи перед отъездом, он подошел ко мне и присел.
– Ну, – сказал он, – ты можешь сказать, что именно ты узнал о своем папе за то время, что мы провели вместе?
– Ничего. Все, что я знаю, – ты невероятно скрытный.
– Видишь? Ты уже начинаешь меня узнавать.
КОГДА ГОЛЛАНДСКИЕ КОЛОНИСТЫ ВЫСАДИЛИСЬ НА ЮЖНОЙ ОКОНЕЧНОСТИ АФРИКИ ТРИ сотни лет назад, они встретили аборигенный народ, известный как койсаны. Койсаны – «индейцы» Южной Африки, племя бушменов, кочевых охотников-собирателей, отличное от более темных народов, говорящих на банту. Позже койсаны мигрировали на юг, где стали племенами зулусов, коса и сото современной ЮАР. Обустраиваясь в Кейптауне и на окружающей территории, белые колонисты заводили отношения с койсанскими женщинами. Так родились первые люди смешанной расы Южной Африки.
Вскоре для работы на ранчо и фермах, созданных колонистами, из различных уголков голландской империи – из Западной Африки, с Мадагаскара и даже из Малайзии – были ввезены рабы. Рабы и койсаны заключали между собой браки, а белые колонисты продолжали захватывать территорию и своевольничать. Со временем койсаны исчезли из Южной Африки. В то время как большинство было убито болезнями, голодом и войной, оставшаяся часть народа прекратила существование, смешавшись с потомками белых и рабов и образовав абсолютно новую человеческую расу: цветных.
Цветные – гибрид, полная смесь. Некоторые – светлые, а некоторые – темные. Одни обладают азиатскими чертами, другие – европейскими чертами, третьи – африканскими. Нет ничего необычного, если у цветного мужчины и цветной женщины рождается ребенок, абсолютно не похожий ни на одного из родителей.
Цветные люди не имели за собой никакого наследия. Если они и могли проследить свою родословную достаточно далеко, в определенной точке она распадалась на белую и аборигенную и – запутанную сеть «других». Так как их аборигенные матери исчезли, они всегда испытывали сильнейшую привязанность к своим белым отцам, африканерам. Большинство цветных не говорит на исконно африканских языках, они говорят на африкаанс. Их религия, их институты власти, все, что определяет их культуру, заимствовано у африканеров.
В связи с этим история цветных людей в ЮАР хуже, чем история черных людей в ЮАР. Несмотря на все свои страдания, черные знали, кто они такие. Цветные не знали.
В конце нашей улицы в Иден-Парке, прямо на повороте в верхней части дороги, стояло огромное тутовое дерево, растущее у кого-то в палисаднике. Каждый год оно плодоносило, и дети со всего района приходили и рвали ягоды, съедали, сколько смогут, и набивали сумки, чтобы взять их домой. Они также все вместе играли под деревом. Мне приходилось играть под деревом одному. В Иден-Парке у меня не было ни одного друга.
Где бы я ни жил, я был аномалией. В Хиллброу мы жили в белом районе, где никто не выглядел так, как я. В Соуэто мы жили в черном районе, где никто не выглядел так, как я. Иден-Парк был цветным районом. В Иден-Парке все выглядели так, как я, но мы не могли бы быть более разными. Это была такая закавыка – крупнейшая из всех, с какими я сталкивался.
Неприязнь и недовольство, которые я чувствовал со стороны цветных, были одной из сложнейших проблем, с которыми мне приходилось иметь дело. Это научило меня тому, что легче быть своим среди чужих, чем чужим среди своих.
Если белый парень решит погрузиться в культуру хип-хопа и будет проводить время только с черными, черные скажут: «Круто, белый парень. Делай, что тебе надо». Если черный парень решит плюнуть на свою черноту, жить среди белых и играть в гольф, белые скажут: «Прекрасно. Мне нравится Брайан. Он надежный».
Но попытайтесь быть черным, который погрузился в белую культуру, но продолжает жить в черной общине. Попытайтесь быть белым, который принял атрибуты черной культуры, но продолжает жить в белой общине. Вы столкнетесь с ненавистью, насмешками и гонениями, превосходящими все, что только можно себе представить. Люди готовы принять вас, если видят в вас чужака, пытающегося ассимилироваться в их мире. Но если они видят в вас члена своего племени, пытающегося отречься от племени, это будет тем, чего они никогда не простят. Это и случилось со мной в Иден-Парке.
Когда пришел апартеид, цветных людей было не так просто отнести к той или иной категории, поэтому система использовала их (очень умело) для того, чтобы сеять замешательство, ненависть и недоверие. Цветные стали почти белыми. Они были гражданами второго сорта, лишенными прав белых, но получившими особые привилегии, которых не было у черных, что заставляло их требовать большего. Африканеры называли их amperbaas – «почти босс». Почти хозяин. «Ты почти там. Ты очень близко. Ты невероятно близок к тому, чтобы быть белым. Как жаль, что твой дед не мог не тянуть руки к шоколаду, да? Но то, что ты цветной, – не твоя вина, так что не оставляй попыток. Если ты будешь усердно работать, ты сможешь убрать этот оттенок из своей родословной. Вступай в брак с более светлыми и белыми, не трогай шоколад, и, может быть, может быть, однажды, если тебе повезет, ты сможешь стать белым».