– Но ведь это была роль без слов, – напомнила я. – Ты сама мне сказала, что не собираешься быть трупом.

– Да, но знаешь, это все равно работа, я собиралась попробовать, и, если бы это удалось, может быть, у меня что-то еще наклюнулось. Во всяком случае, я сказала ему: «Черт возьми, Мартин, не будь таким несправедливым. Ты абсолютно не прав». Господи, мужчины – это животные, Тиффани. Не понимаю, почему ты так упорно стремишься заполучить кого-нибудь из них.

Мне Мартин всегда очень нравился. Он не из тех, кто возбуждает интерес, он просто спокойный, приятный и добрый. Лиззи так повезло. Он увидел ее десять лет назад в «Женщине, не имеющей значения», когда она работала в репертуарной труппе в Уортинге, и послал ей букет цветов за кулисы. Я полагаю, он не смог справиться с нахлынувшим чувством. Точно так же, как Довольно Утешный, как… где это я? Ах да. Лиззи, в Уортинге. Во всяком случае, она затрепетала от радости, он осыпал ее подарками, и, конечно, тогда у него было намного больше волос на голове. Я в самом деле терпеть не могу, когда она наезжает на него, что случается в последнее время довольно часто. Но, конечно, я ничего такого не сказала, а просто постаралась переменить тему.

– Ни один из «Встреч за столом» мне не позвонил, – сказала я. – Прошло уже три дня после вечеринки для одиноких – и никакого проблеска. Огромный круглый ноль. Я иду ко дну, как свинцовый шар.

И тут, как ни странно, зазвонил телефон.

– Здравствуйте, Тиффани, с вами говорит Мэри Энн из «Встреч за столом». Один из наших посетителей просил ваш телефон.

Ур-р-а! Поразительный успех. Кто бы это мог быть? Великолепный Пирс? Сомнительно – после его дезертирства к элегантной брюнетке. Подвыпивший Терри? Господи, надеюсь, что не он.

– Кто же это? – спросила я.

– Это Пол, – сказала она.

– Кто?

– Пол, владелец имения. Он сидел за вашим столом во время первой части обеда.

– В самом деле?

Я оживила в памяти отварного лосося и чечевицу, но не могла вспомнить никого по имени Пол, чтобы спасти свою жизнь. Я мысленно перенеслась в загородный клуб «Далвич». Ничего. Пол с собственным имением абсолютно ничем себя не обнаружил. Но черт возьми! Мужчина есть мужчина, так что я сказала Мэри Энн, что можно дать ему мой телефон. И в этот же день, попозже, он позвонил.

– Итак, скажите мне, Пол, мы с вами действительно разговаривали? – спросила я.

– Да, – сказал он немного неуверенно, как мне показалось. – Мы разговаривали. – Затем добавил: – Мы также танцевали.

– Танцевали?

– Три раза. О, надо же.

– Это забавно, – сказала я, – потому что у меня в памяти абсолютно ничего не сохранилось. Надеюсь, вы не обидитесь на меня, – добавила я.

– Ну, там было довольно много народу, – сказал он дипломатично.

– Да, и я помню, что разговаривала с разными мужчинами, но что касается вас, у меня в памяти пробел, – настаивала я. – У меня, наверно, ранняя стадия болезни Альцгеймера – как, вы сказали, вас зовут?

К моему изумлению, он предложил пообедать вместе на этой неделе. Я согласилась.

– Это будет как свидание по объявлению, – обратила я его внимание.

– Ну, я как-нибудь вас узнаю, – ответил он. – Но вы на всякий случай завяжите узелок на память и запишите в ежедневнике, чтобы не забыть о нашей встрече.

Удар в мои ворота.

Он предложил встретиться в Шеперд-Маркет, в «Буден Блан», – это один из моих любимых ресторанов. И когда меня подвели к его столику, он показался мне смутно знакомым – высокий, хорошо сложенный, с карими глазами и сильными мускулистыми руками. Что до меня, то мне такие руки очень нравятся. Их я обычно замечаю в первую очередь – после волос и глаз. Они могут либо привлечь меня, либо оттолкнуть. У Довольно Успешного были красивые руки – большие, мужественные, с квадратными ладонями. У Филлипа довольно привлекательные, сильные руки, а вот у Алекса просто ужасные – с очень узкими, длинными, как у обезьяны, ладонями, с тонкими, женственными пальцами. Каждую неделю он делал маникюр. Мне его руки не нравились. Фактически они стали поворотным пунктом. Но мне понравились руки Пола, так что это был добрый знак. И теперь я его вспомнила – он сидел справа и болтал с приятной рыжеволосой девушкой, пока я разговаривала с Пирсом. И позже, когда Пирс дезертировал от меня и перед тем как я встретила Джонатана де Бовуара, Пол приглашал меня на танец. Но я витала в облаках.

– Все возвращается на круги своя, – сказала я. – У вас есть имение, вы живете в Патни, вы играете на пианино и в настольный теннис.

– Верно, – сказал он. Между тем официант принял наш заказ. – Вы живете в Айлингтоне, сочиняете слоганы, любите теннис и интересуетесь пластической хирургией.

Я начала испытывать к нему теплые чувства. У него был сдержанный юмор, и он страстно любил играть на пианино. Он мог сыграть всего Шопена – ничего себе! У него был «Стейнвей» – фантастика!

– Он не новый, – сказал он скромно, приглушенным голосом, поскольку его рот был набит копченым утиным мясом и салатом из одуванчиков со свежими карамелизованными фигами и пармезаном.

– Но этот инструмент ценят очень высоко, – подчеркнула я, с аппетитом поглощая листья салата, гарнированные гренками, грецкими орехами и паштетом из печени.

Он сглотнул и затем сказал:

– Я высоко ценю вас. Господи!

– Мне действительно жаль, что у меня такая скверная память, – сказала я. – Наверно, дырка в мозгах или действительно началась болезнь Альцгеймера.

– Вы бы не шутили насчет болезни Альцгеймера, – сказал Пол с неожиданной серьезностью. – Мой отец умер от нее.

– О господи, мне очень жаль, – сказала я, чуть не подавившись. – Это ужасная болезнь. Сколько ему было лет, когда он заболел?

– Пятьдесят один.

– Пятьдесят один!

О, надо же. Какой молодой. Бедняга. И тут я вспомнила, что болезнь Альцгеймера может передаваться по наследству. Ах! Я взглянула на Пола. Ему было сорок три. Если я выйду за него, то может случиться так, что к 2005 году мне придется усаживать его на скамеечку в ванной и, нацепив большой бейдж, говорить: «Привет! Меня зовут Тиффани, я твоя жена!» Может, он уже болен? Я решила провести небольшой тест.

– Сколько пунктов в списке Кохеля?[38]– спросила я как бы между прочим, когда нам принесли десерт.

– Шестьсот двадцать пять.

– Неверно! Шестьсот двадцать шесть. Он явно на ранней стадии слабоумия.

– Сколько ноктюрнов написал Шопен?

– Девятнадцать. Это что, «Мастермайнд»?[39]