Крупа сыпанула снова, и Морхольду пришлось вглядеться, чтобы разобрать – а кого ж там принесло?

А принесло вполне себе обычного дядю, одетого в прорезиненый плащ, сапоги-кирзачи и старые армейские штаны-ватники. Ну и, конечно, с двустволкой в руках. Это явно правильный мужик, которому наплевать на патроны к автомату. Лишь бы водились порох, пыжи и гильзы для его «двенашки». А уж напихать в патрон можно чего угодно. Хоть пули-боло, с проволокой между двух свинцовых шариков.

– Да могу пока и посидеть тут, если никому не помешаю.

Морхольд прикидывал – что и как сделать? Вариантов оказалось немного. Нож достать незаметно не получится. А рогатиной не размахнешься. Да и кидать ее он не умел. Беда прям.

– Слезай, – мужик потрепал лосенка за холку, погладил быка. – Тихо, Бурый, тихо, мой хороший. Я видел, как ты детку хотел защитить, так что не бойся, слезай. А впрочем, лучше и правда посиди. Сейчас Жива придет, уведет зверей. Бурый волнуется, за дите переживает.

– Так я посижу, покурю?

– Посиди. А курить ты б бросал. Вредная привычка.

– Угу.

Из кустов появилась женщина. Возраст не угадаешь. Круглая, полноватая, укутанная в какие-то телогрейки и в нескольких юбках. В чувашском платке на голове. Или в мордовском? Черт знает. С сумкой на боку.

Женщина на Морхольда внимания не обратила. Совершенно. Видать, мужики с рогатинами здесь по деревьям постоянно сидят. Подскочила, что-то ворча, к лосенку, не думая и не боясь отогнала быка. И начала бодро вытаскивать из сумки какие-то банки. Несмотря на снег с ветром, запахло травами, медом, чем-то типа дегтя и совсем уж непонятными ароматами.

– Вы ветеринар? – поинтересовался Морхольд. – Здрасьте…

– Лекарь, – буркнула Жива, – мне все равно кого лечить. Хотя вот этих лечить приятнее, чем дураков, сидящих на деревьях.

– А зачем меня лечить? – еще сильнее поинтересовался Морхольд.

– Завтра поймешь, – проворчала женщина. – Слезай и иди с Шимуном. Спину тоже поправим.

– Я Шимун, – мужик наклонил голову. – А ты кто?

– Морхольд. – Морхольд задумался и прислушался к себе.

Хреново, но тетка, видно, и впрямь лекарь. Пока шел и готовился к бою, ничего не замечал. Но валяние в грязи в Отрадном на пользу не пошло. На глаза давило, в носоглотке ощутимо корябали крохотные коготки.

– Дас ист нихт безондерс гут, йа.

– Чего ты там трындишь? – Шимун повесил ружье на плечо. – Бредишь уже? Температура?

– «Это не есть хорошо», – сварливо пояснила Жива. – Немецкий, неуч.

– Век живи, век учись, – философски пожал плечами Шимун.

– Ну-ну, – она вытерла руки о юбку и сняла с широкого пояса с кармашками веревку. – Бурый, дай шею.

Бурый покорно подставил мощную выю с хомутом-ошейником. Жива привязала веревку и пошла куда-то в кусты. Лосенок потянулся следом. Шимун проводил их взглядом, наклонился и поднял Морхольдовы пожитки.

– Что со спиной?

Морхольд аккуратно сполз и поморщился:

– Черт его знает. Взрыв был рядом. Ну вот, в себя пришел, а оно вот так.

– Ладно, пошли. – Шимун потопал к кустам. – Поздно, холодает. Под крышу надо.

Крыша оказалась непростая. На колесах. Огромный фургон, запряженный лосями. Морхольд выдохнул и решил больше ничему не удивляться. Не получилось.

Размер транспорта он смог осознать, только подойдя ближе. С половину нормальной шаланды на восемьдесят два куба, не иначе. Одна вторая грузовой фуры, охренеть не встать. На трех мостах, именно так. С двойными широченными покрышками на каждом. Со стенками, плотно закрытыми толстым промасленным брезентом. С натуральной и открытой сейчас дверью на «корме». В которую кто-то только что зашел. И даже с чем-то вроде наблюдательной башенки на крыше. Лосей, запряженных в фургон, оказалось десять. А как еще тащить эдакое чудо?

– Вот так и живем, – Шимун улыбнулся. – Нравится?

Сейчас по душе Морхольду пришелся бы даже свинарник. Лишь бы сухой и с крышей. Но говорить об этом он, само собой, не стал.

У задней части фургона имелась, так сказать, дополнительная опция. Навес, опирающийся на два крепких столбика. Под ним, волшебным образом чихая на ветер и лютые осадки, мирно горел костерок. В специально вырытой ямке, сумасшедше пахнув чем-то вкусным. Даже, скорее всего, не просто «чем-то». А очень даже какой-то кашей. И с мясом.

Морхольд даже застыдился. Так бурно и громко заявил о себе желудок. Шимун, покосившись на спасенного, только улыбнулся.

– На всех хватит, Янка варит.

И точно, возле котла, висевшего на металлическом раскладном треножнике, суетилась легкая девичья фигурка. Помешивала, даже что-то подсыпала. Жива, виднеющаяся с задней стороны, у лосей, все колдовала над привязанным к колесу лосенком.

– Встречай гостя, Ян, – Шимун подошел и плюхнулся на раскладной стул для пикника. – Это Морхольд.

Яна подняла голову и посмотрела. Насквозь. Чистыми серыми глазами. Улыбнулась, став похожей на какую-то милую антропоморфную диснеевскую мышку. И еще милее шмыгнула курносым носом.

– Здрасьте!

– Здравствуйте, – он поискал глазами вокруг и прицелился на колоду, явно служившую и для рубки дров, и для рубки мяса.

– Стой, друг, – Шимун протянул руку к двери. Оттуда протянули еще один складной стул. – На, садись.

– Спасибо. – Морхольд собрался было сесть, но не вышло.

– Куда садись? – Жива появилась из-за фургона, сердито смахнула с лица пот. – Марш внутрь, быстро!

Он послушался. Шагнул к опущенной складной лестнице, и тут фургон чуть просел, выпуская двоих. Мрачного крепыша в фуфайке и ОЗК поверх нее и рыжего тощего парня с хитрым тонким лицом.

– А, да, – Шимун повернулся к ним. – Морхольд, это Петя. А вот этот рыжий любит, когда его зовут Гамбитом. Глупо, но приходится терпеть. Парни – Морхольд. Честный бродяга, защитник лосят и просто хороший человек… наверное. И немножко больной.

Петр буркнул что-то вроде «свалился на нашу голову» и потопал куда-то к лосям. Гамбит оскалился сахарно-белой ухмылкой и протянул узкую сильную ладонь.

– Болен? – длинная и подбритая пополам бровь вопросительно изогнулась. – Шизофрения? Дизентерия? Почесуха обыкновенная?

– Болтун и трепло, – Жива покачала головой. – Брысь Пете помогать.

– Ухожу, ухожу! И в тот же миг веселое созданье, включив форсаж…

– … получило волшебный пендель, – нахмурилась Жива.

Шимун усмехнулся, глядя на прыснувшего снежной крупой Гамбита. И повернулся к Живе:

– Так ему не есть, что ли?

– Нет, – буркнула та, – вот именно ему не есть. Ему пить. Яна, вскипяти чайник. Большой. И завари ромашку, с медом. И…