Затем разговор, видимо, перешел на что-то другое, стал менее громким. Элина подняла взгляд и увидела, что Марвин Хоу широко улыбается чему-то, что говорит Ардис. А она, должно быть, рассказывала что-то забавное про Элину, потому что в конце рассказа Ардис стиснула руку Элины и близко придвинула к ней лицо — совсем как если бы они снимались для телевидения. — …но мы не приняли предложения, несмотря на все деньги. Я не считаю, что Калифорния подходящее место — я имею в виду для такой девушки, как моя дочь. Там такой разврат.

Мужчины согласились. Они открыто, с любопытством смотрели на Элину. Но смотрели как на вещь, словно ее самой тут и не было; это не выглядело грубо.

— Женщины, снимающиеся в кино, приобретают известную жесткость, — задумчиво произнес Хоу. — Я имею в виду чисто физическую — жесткость в лице, в глазах. Этакое расчетливое выражение. Мне кажется, это потому, что жизнь их движется ускоренным темпом — как кинокадры: сколько жизней им приходится прожить, сколько создать образов. Было бы жаль, если бы ваша дочь стала такой.

— Да, жаль: Элина ведь такая мягкая, — сказала Ардис. — Конкуренция уничтожила бы ее. Она просто не годится для конкуренции. До их пор я ее от всего оберегала…

Элина слабо улыбалась. Право же, все это ее не касалось. Она не была смущена. Мысленно она решила побывать во всех комнатах, где когда-либо спала, она медленно шла по комнатам, подходила к постели, на минуту ложилась и смотрела в потолок — вечно этот потолок… Начала она с той комнаты, где жила сейчас, и пошла назад, медленно назад. Она не спешила. Но новая комната уже внедрялась в ее сознание, и она не противилась — она вступала в эту новую комнату радостно, как бы глядя на себя со стороны, — просто входила в новую комнату. С другим потолком. Потом вдруг над ней оказалось сразу три потолка. Она бы испугалась, будь она одна, но, когда вокруг столько народу и все говорят, улыбаются, она не может показать своей тревоги, и она продолжала сидеть, растянув губы в улыбке. Она была в безопасности.

Разговор теперь снова шел о сент-луисском деле: свидетель от обвинения оказался полицейским свидетелем, которому заплатили за то, чтобы он выступил. Однако Хоу трудно было вывести его на чистую воду, потому что человек был из другого штата; держался он как наивный мальчишка и понравился присяжным, пока Хоу не удалось все-таки его сломить… Все снова поздравили Хоу с успехом. Тут Сэйдофф начал в юмористических тонах рассказывать о своих бедах. Все смеялись. Оказывается, несколько месяцев тому назад мадам Троттье, жена французского консула, вошла в клуб прямо сквозь стеклянную дверь, хотя на стекле был нарисован золотой лист («Мне что же, надо было написать на ней: «Дверь. Осторожно — дверь»?» — воскликнул Сэйдофф.), и так сильно порезалась, что ей наложили двадцать пять швов. Она подала в суд иск на сорок тысяч долларов на клуб «Пирамида», следовательно, на Сэйдоффа и его партнера.

— Внешность ее от этих швов только выиграла, так что не мы ей, а она должна нам платить, — заметил Сэйдофф.

Потом он рассказал, как всего неделю тому назад два клиента под утро стали одновременно выезжать со стоянки и вдрызг разбили друг другу машины. Оба подали в суд на клуб, потому что на стоянке, в самой глубине, потух один из прожекторов. Но Сэйдофф и его партнер — с помощью мистера Поттера — сами возбудили иск против строительной фирмы, которая никак толком не достроит одно крыло клуба, а теперь президент этой фирмы выступил против них с контробвинением в клевете. В прошлом году клуб затеял довольно сложный процесс против знаменитого комика, который, заключив контракт на неделю, хлопнул дверью после второго вечера: он заявил, что детройтские зрители слишком много пьют, чтобы оценить его юмор, а потому он не будет выступать; владелец клуба, партнер мистера Сэйдоффа, подал на комика в суд за нарушение контракта, а комик и его агент в свою очередь подали на него в суд за то, что он не выполнил условий этого контракта, где было специально оговорено, что комику будет предоставлена уборная определенных размеров… только вот строители не достроили ее.

— Говорят, что он коротает свой век на какой-то оздоровительной ферме в Калифорнии, но мне его не жаль, — объявил Сэйдофф. — Я никогда не был поклонником его юмора. Надеюсь, что он застрахован.

Хоу рассмеялся — словно эта фраза удивила его, поразила. Он допил свое вино. Элина заметила, что он пьет быстро, точно хочет поскорее освободить бокал.

— Это такая честь — познакомиться с вами лично, мистер Хоу, — сказал Сэйдофф. — Я еще ни разу не был знаком с гением. А все, кого я знаю, говорят, что вы гений, но я вовсе не хочу вас смущать. Я, знаете ли, люблю, чтобы люди отдыхали и чувствовали себя здесь в своей тарелке, чтобы они в любое время могли приходить сюда инкогнито. Однако, когда я прикончу свою жену, я надеюсь, вы будете моим защитником, — сказал он, заливаясь смехом.

— Не надо так говорить, — сказал Хоу.

— О, это просто шутка, я люблю пошутить, — заметил Сэйдофф. Лицо его снова приняло унылое выражение. — Я ведь несерьезно, — сказал он.

— А вы ведете сразу много дел? — спросила Ардис у Хоу, словно ей стало неловко за Сэйдоффа. Он была оживленна и очень хороша. — Я читала о вашей работе, и мне нередко приходил в голову этот вопрос.

— У меня есть помощники в разных областях страны, — сказал Хоу. — Основную работу выполняют они — собирают материал… Я же появляюсь перед самым судом, иногда несколько раз, пока готовится процесс, а потом уже на суде. С возрастом мне, наверное, придется немного поутихомириться, — сказал он и улыбнулся Ардис. Улыбнулся он и Элине, переведя взгляд с лица Ардис на ее лицо.

— Нет, этого не будет, такой человек, как вы, никогда не сможет утихомириться, — сказала Ардис. Это вырвалось у нее само собой, обычное замечание, высказанное в ходе беседы — не высказанное, а выкрикнутое из-за стоявшего в помещении грохота, и, однако же, прозвучало оно странно, неожиданно. — А вот для вашей семьи, — продолжала Ардис, — для них это должно быть трудно: вы ведь все время путешествуете и все время на виду… Жена ваша сумела приспособиться к вашей работе?

— Я разведен, — сказал Хоу. — Я уже пятнадцать лет не видел своей жены.

— Извините, — поспешила сказать Ардис.

Хоу передернул плечами.

— А могу я задать вам один вопрос?.. Или, может быть, вы сочтете это вторжением в ваши личные дела? — сказала Ардис. — Сколько вы получаете?

— Это дела вовсе не личные, а профессиональные, — сказал Хоу. — Но я не могу ответить на ваш вопрос. Гонорары у меня бывают от нуля до миллиона и выше — когда сколько. В зависимости от спроса — в пределах существующих цен.

— Более миллиона?.. — произнес Сэйдофф. — Это часто бывает? И вам удается получить всю сумму?

— Со временем.

— Ах, со временем?.. Значит, не сразу? Значит, иной раз между вами и клиентом бывают разногласия, спор из-за гонорара? — спросил Сэйдофф. — Что вы в таких случаях делаете?

— Со временем получаем все.

Элина слушала его, хотя зрение ее застилало что-то внушительное, незавершенное, непонятное — потолок давил на нее, медленно опускался, и тем не менее она вслушивалась в слова Хоу, его голос заглушал слова. Она стала смотреть на него. Потолок исчез. Вместо него появился Хоу, его лицо. Он словно бы наблюдал за ней сквозь потолок, а потом потолок исчез.