Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Маленькая девочка, трехлетняя Маруся, часто пела, развлекая сидячего деда, которому ампутировали обе ноги. В семь лет Марусю отдали в Одесское епархиальное училище как сироту из духовного звания. Там же, в церкви при училище, она начала петь в хоре. Хор был прекрасный, часто в нем солировал редкой красоты бас – Константин Нежданов, брат знаменитой певицы. Сама Маруся часто пела с семинаристами, голос у нее, как она сама пишет, «был как у птички».
Когда Марусе Коваленко было тринадцать лет, в училище приехал ревизор Святейшего Синода. Он пришел в восторг, услышав пение девочки, и сказал, что ей обязательно надо учиться в Консерватории. Это запало в голову Маруси. Приехав на каникулы к матери и к бабушке в Елисаветград, она не захотела больше возвращаться в училище. Был семейный скандал, Маруся устроила истерику и… победила.
В 1901 году, зимой, в январе, Маруся с бабушкой оказались в Петербурге. В кошельке было 100 бабушкиных рублей, позади епархиальное училище, впереди – вся жизнь…
В словаре А.М.Пружанского «Отечественные певцы» сказано: «Коваленко (по мужу Экскузович) Мария Владимировна[20], артистка оперы (лирико-колоратурное сопрано) (родилась в 1873 или в 1882 году, умерла году в 1950), камерная певица и педагог. С тринадцати лет обучалась пению у Ф.Левицкого, в 1901–1906 годах – в Петербургской консерватории. С 1908 по 1928 – солистка Петербургского Мариинского театра… Отличалась редким по красоте голосом теплого тембра, хорошей вокальной школой и артистизмом исполнения. С 1941 по 1946 год была педагогом в Московском Большом театре. В 1924 году ей было присуждено звание народной артистки Республики».
Дирижер Евгений Мравинский писал о Коваленко: «Певица блестящего вокального мастерства, теплого лирического дарования, она является, прежде всего, большим и талантливым музыкантом исключительной тонкости и глубины» (1947 год).
Подробности своей жизни Мария Владимировна описала в «Автобиографических данных», написанных ею от руки в советские годы. Там нет никаких упоминаний о благодетельнице-генеральше Евдокии Владимировне. Оно и понятно, времена были суровые.
А тетя Дуня перед самой революцией 1917 года решила перебраться в Москву, где жили ее сестры и племянники. Она продала особняк, а всю обстановку, мебель, голубую гостиную, ковры, фарфор, огромный серебряный сервиз, одежду отдала на хранение в петербургский частный склад. Она рассчитывала купить дом в Москве и перевезти туда свое имущество. В Москве она остановилась в доме своей племянницы, бабушкиной мамы. И здесь ее застигла революция. Евдокия Владимировна лишилась всего – у нее не было ни крова, ни вещей, ни состояния. Она гостила то у одной племянницы, то у другой. Голубая гостиная была далеким и почти нереальным воспоминанием. Тетя Дуня стала «бывшей», стала неким фантомом в облезлой собольей горжетке. Но, потеряв все, старенькая тетя Дуня не озлобилась, оставалась все такой же доброй и душевной. Но помочь кому-либо она могла теперь лишь участливым словом.
От пережитых несчастий у нее развилась мучительная экзема. Бабушкин муж, Николай Матвеевич Петров, не зная о том, что когда-то тетя Дуня была морфинисткой, выписал ей успокаивающую мазь с наркотическим веществом. Давнее пристрастие вспыхнуло с новой силой, и теперь Николаю Матвеевичу пришлось выписывать для Евдокии Владимировны рецепты на морфий.
…Смерть стала для доброй, несчастной тети Дуни избавлением от земных страданий.
«Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса…» – писал Чехов в «Трех сестрах».
Жившие до нас родные ушли навеки, но у меня остались свидетельства их существования: в памяти – рассказы бабушки Веры, а в чудом уцелевшем альбоме – старинные фотографии.
Врач из Малоярославца
Бабушка, мамина мама, была замужем дважды. Первый ее брак быстро распался, а со своим вторым мужем, Николаем Матвеевичем Петровым, она счастливо прожила двадцать лет…
Когда я читала «Охранную грамоту» Бориса Пастернака, то сразу же, на второй странице, наткнулась на такой рассказ: «…Как потом, когда я сломал себе ногу, в один вечер выбывши из двух будущих войн, и лежал без движения в гипсе, горели за рекой знакомые, и юродствовал, трясясь в лихорадке, тоненький сельский набат. Как, натягиваясь, точно запущенный змей, колотилось косоугольное зарево и вдруг, свернув трубою лучинный переплет, кувырком ныряло в кулебячные слои серо-малинового дыма.
Как, скача в ту ночь с врачом из Малоярославца, поседел мой отец при виде клубившегося отблеска, облаком вставшего над лесною дорогой».
Тут уже можно остановиться, перевести дух, отдышаться после этой усложненной – конец двадцатых годов! – превосходной прозы. И оглянуться назад, в далекий-далекий 1903 год, известна и точная дата, 8 августа, когда по проселочной дороге ехал на лошадях (в экипаже? на дрожках?) вместе с Леонидом Осиповичем Пастернаком Николай Матвеевич Петров.
Ибо это именно он и был тем «врачом из Малоярославца». Тогда еще не знакомым с нашей бабушкой Верой Николаевной Дубасовой (Вишняковой по первому мужу). Он женится на ней через четырнадцать лет, станет маминым отчимом и расскажет ей, как приезжал с врачебным визитом к сломавшему бедро сыну художника Пастернака, жившего на даче в Оболенском.
Известно, что нога у Бориса Леонидовича срослась неправильно и стала немного короче. И хоть я и знала, что Николай Матвеевич был замечательным врачом, в душе у меня копошилось сомнение: не было ли в том его вины?
Можно было, конечно, все повернуть наоборот – не благодаря ли Николаю Матвеевичу Борис Пастернак «выбыл из двух войн», продолжал жить и написал для нас то, что ему суждено было написать?
Однако позже я узнала, что упавшего с лошади Борюшу в Оболенском на даче Кузьминой сначала посетил знаменитый московский хирург Гольдингер и что гипс ему наложил другой хирург, ассистент профессора Боброва.
На следующий день у мальчика начался жар, и отец его поехал в ближайший город, Малоярославец, за врачом и сиделкой.
Значит, Николай Матвеевич не был повинен в легкой хромоте Пастернака. Вечером 8 августа он лишь как терапевт пытался помочь испуганному, измученному болью и вынужденной неподвижностью больному. А тот капризничал, что не понравилось молодому врачу, прошедшему с детства суровую жизненную школу.
Итак, найден повод, чтобы рассказать о Николае Матвеевиче, хотя он и без повода вполне достоин этого. Как жизнь любого человека, его жизнь была неповторимой, тем более что случайно или вовсе не случайно он соприкоснулся с такими поэтами, как Константин Бальмонт, Борис Пастернак, Арсений Тарковский.
Родился Николай Матвеевич в 1866