Он перестал сопротивляться страху, который достиг пика… и внезапно схлынул, пошел на спад. И выяснилось, что ужас тоже был иллюзией. Его липкая пелена рассеивалась, открывая наконец запредельные ландшафты вне времени и расстояний.

Тени обитали здесь. Они были взаимопроникающими, и чудовище оказалось лишь малой частью этого гигантского клубка бесплотных червей. Каждая Тень тащила за собой шлейф влияний, а чувствительные «щупальца» окружали их, будто паутина, сотканная из обнаженных нервов.

Обнаруживать свое присутствие здесь было опаснее, чем выйти одному и без оружия против стаи голодных волков, но если незадевать подрагивающих струн…

О, это было трудно. Особенно для мальчика, к которому прежде Тени являлись сами. Сейчас он тоже был сгустком, робко протягивающим в кубло свое собственное единственное «щупальце» – в нем сконцентрировалась его ненависть к Бабаю, желание отомстить, выжить, спасти себя и других, а клеящим раствором, скрепившим все это воедино, была любовь, не знающая пощады.

Так он «пробирался» и «скользил» между Тенями, хотя его поиск не имел ничего общего с перемещением в пространстве. Он обнаружил сгустки Роя, Лео, Грува, Лили… У них не было «щупалец», и потому они были обречены на слепоту и бездействие. Они покоились, оплетенные коконами жертвенности, будто мертвые мухи в паучьем запаснике. И, что самое страшное, эти коконы не были чем-то внешним. Люди сами сплели себе клетки, выдавливая из цепенеющего сознания лишь тонкую, свивающуюся в петли и удушающую нить неведения…

Теперь их вдобавок окружали кольца из «щупалец» чудовища, которые надежно сторожили свою добычу. Кеша даже не пытался освободить их. Это было невозможно – пока они не захотят освободить себя сами. Ловушки отпирались изнутри… В его силах было только отсрочить конец. Кеша не рискнул установить с ними потустороннюю связь. Вряд ли они могли хоть чем-нибудь помочь ему.

В его изменившемся сознании вдруг забрезжили смутные образы куколок – существ, претерпевающих внутри коконов необратимую трансформацию. Отстойники смерти. Хранилища обреченных младенцев и маразматических стариков…

А он обязан был в одиночку сделать то, что еще мог.

Окруженная короной истинной мощи Тень чудовища казалась неуязвимой и неприступной – хищная звезда, поглощающая сателлитов и подпитывающая себя их энергией. «Там» были не менее устрашающие Тени других суперов и нечеловеческих созданий из иных миров, но Кеша был настроен на одного-единственного врага. Его силы таяли, а проникающее «щупальце» укорачивалось и утончалось, постепенно утрачивая способность к влиянию…

И все же он нашел ключ, отпирающий запертую дверь. Рядом с супером находилась Барбара – тоже окруженная коконом бессилия, однако она уже наполовину срослась с Тенью чудовища, переплелась с ним настолько тесно, что оторвать ее можно было, лишь обрубив связующие «органы». Кеша понял, что означало выражение «резать по живому», но он не стал делать бессмысленную и гибельную попытку спасти Барби.

Вместо этого он воспользовался ее неспособностью защищаться. Внутри омертвелого кокона оказалась рыхлая сердцевина гниющего плода.

Проникнув в ее сны, он прикоснулся к сокровенному – к ее любви, страданию, отчаянию, вожделению и, самое главное, к ее зависимости. Эти чувства и ощущения, неизвестные ему прежде, нашли отражение в смутно знакомых ему символах, словно он частично вспомнил свою прошлую жизнь, когда был взрослым, как дядя Рой, но таким же слепым и беспомощным перед настоящим злом. А теперь его память затеяла странную игру: она раскладывала болезненные лиловые (части тел? раковины?) цветы на черно-белой клетчатой доске…

Барби была слабым местом, ржавым звеном цепи, сковывавшей невидимый защитный панцирь Локи. Сама она не смогла бы даже пошевелить пальцем, чтобы нанести ему малейший вред. Но если есть перчатка, валяющаяся без дела, то рано или поздно найдется рука, которая поднимет ее и попытается надеть.

Барбара, лежавшая в кабине бомбардировщика, заворочалась во сне. Но тут же ее тело напряглось, судорожно дернулось и замерло, быстро спеленутое невидимой смирительной рубашкой. Словно кто-то, управлявший ею, опасался, что она может разбудить Локи неосторожным движением.

У супера был очень чуткий сон. Правда, после изнурительного сексуального марафона он спал глубже, чем обычно, и чувствительность немного притупилась. До этого он изнасиловал Веру – занятие прескучнейшее, все равно что трахать рыхлый тающий сугроб, – а Лили решил оставить на завтра.

Кабина оказалась тесновата для пятерых, не считая хилого детеныша, который занимал совсем немного места, – и Наку пришлось с близкого расстояния наблюдать за соитием хозяина сначала с его девушкой, а затем и с Барби. Он смотрел на это равнодушно, не мастурбируя и даже не особенно возбудившись.

А Локи было тем более плевать. Он не испытывал ни малейшего неудобства, занимаясь любовью в присутствии суггестора и митов, – точно так же, как если бы за ним наблюдали собаки или дегро. Он чувствовал себя вполне раскованно и свободно.

Почти непрерывная бешеная скачка длилась еще дольше, чем в первый раз. Барби все больше входила во вкус, обнаружив в себе эксгибиционистку. Она будто мстила за что-то (за боль ревности, а может, и за чистоту) этой соплячке Лили, забившейся в угол и зыркавшей оттуда с совершенно безумным выражением лица. Чертова девственница! Если б не она, глядишь, все было бы иначе…

Детеныш почти сразу же заснул, изнуренный дальним переходом. Кажется, он не вполне осознавал, что его ожидает через несколько часов. И слава Богу.

Вера лежала, отвернувшись, и давно выплакала все слезы. Теперь ее глаза были черны, как высохшие колодцы, но никто не видел эту пугающую черноту. Локи считал, что осчастливил бабу – когда еще на нее взглянет настоящий мужик! Нак с его желтым стручком не в счет. В будущем суггестор станет ей кем-то вроде мужа (до чего же смешное евнухоидное словечко! – жалкий обрубок, оставшийся от «мужчины»).

В общем, супер заснул утомленным и удовлетворенным. Он был уверен, что трусливый суггестор будет сторожить подступы к логову лучше цепного пса. Но даже в этом он переоценил Нака. Того хватило всего лишь на несколько часов. Он сделал обход, чтобы размять ноги и продрать глаза, но ветер усиливался, и Студент поспешно вернулся в согретую огнем очага и дыханием людей кабину.

Некоторое время он пытался бороться с дремотой, составляя в уме шахматную задачу, но вместо белых и черных абстрактных фигур в мозгу постоянно возникали вполне реальные образы: проклятый мэр на позиции белого короля; черный ферзь Барби; белая ладья – Грув; парочка пешек – идиотка Вера и смазливая сучка Лили (тайная любовь Роя, мать ее так! Несостоявшаяся жертва инцеста… Долго же мэр прятал свое дерьмо… Ну ничего, вскоре он получит дочку обратно с подарком в брюхе – в сохранности, но не в целости. Ха-ха…).