молодых тюрков из Дешт-и-Кыпчак в Египте. «Из них, — пишет ал-Омари, — [состоит] большая часть войска египетского, ибо от них [происходят] султаны и эмиры его [Египта], с тех пор как Эльмелик Эссалих Наджмеддин Эйюб, сын [Эльмелик] Элькамиля, стал усердно покупать кыпчакских невольников»[222]. О продаже монголами пленных в рабство в большом количестве говорит и Рашид-ад-Дин в своем не раз нами упоминаемом труде. Он даже рассказывает, что Газан-хан, который так много сделал для углубления феодальных отношений в Иране, хотел приостановить эту позорную торговлю. Конечно, осуществить своего плана Газан-хан не смог даже в от ношении к одним только монголам[223]. Упоминают о рабах и рабынях и ярлыки. В этом отношении следует отметить ярлык Менгли-Гирея 857 г. х. (= 1453)[224].

Совершенно особое положение по сравнению с другими странами Востока занимала монгольская женщина. Восточные авторы XIII–XIV вв., а также европейские путешественники оставили немало интересных сведений об этом. Известный арабский путешественник, происхождением из Танджа (Танжера), Ибн-Батута, проехавший в 30-х годах XIV в. в Дешт-и-Кыпчак, в своих заметках пишет: «В этом крае я увидел чудеса по части великого почета, в каком у них (татар, — А.Я.) женщины. Они пользуются большим уважением, чем мужчины»[225]. И действительно, Ибн-Батуте, привыкшему к другим порядкам, было чему удивляться. В системе кочевого хозяйства женщина не могла быть, конечно, совершенно изолирована от процесса общественного производства. Вспомним, что говорит о роли женщины в хозяйстве В. Рубрук: «Обязанность женщин состоит в том, чтобы править повозками, ставить на них жилища и снимать их, доить коров, делать масло и грут, приготовлять шкуры и сшивать их, а сшивают их они ниткой из жил. Именно они разделяют жилы на тонкие нитки и после сплетают их в одну длинную нить. Они шьют также сандалии (sotulares), башмаки и другое платье»[226].

О женщине говорится и во фрагменте ясы, который дошел до нас через арабского историка XV в. Макризи (обычное, неписаное право монголов)[227]. «Он (Чингис-хан, — А.Я.) предписал, чтобы женщины, сопутствующие войскам, исполняли труды и обязанности мужчин в то время, как последние отлучались на битву»[228]. Монгольская женщина занимала положение, почти равное с мужчиной, и на верхах общества. Ал-Омари пишет: «Жители этого государства не следуют, как те [в Ираке и Аджеме], установлениям халифов, и жены их участвуют с ними [мужьями] в управлении; повеления исходят от них [от обоих], как у тех, да еще более… Право, мы не видели в наше время, чтобы женщина имела столько власти, сколько имела она, да и не слышали о подобном примере за близкое нам время. Мне привелось видеть много грамот, исходивших от царей этих стран, времен Берке и позднейших. В них [читалось]: "мнения хатуней и эмиров сошлись на этом" и тому подобное»[229]. Словам ал-Омари приходится тем более доверять, что из семи ярлыков, выданных на имя русских митрополитов и сохранившихся в переводах, три ярлыка связаны с именем Тайдулы: «А се другой ярлык дала Тайдула царица Иоану митрополиту в лето 6670»;[230] «А се четвертый ярлык Ченибекова царица Тайдула дала Феогносту митрополиту, в лето 6851». Особенно характерными являются следующие строки: «По Ченибекову ярлыку, Тайдулино слово татарским улусным [и ратным] князем и волостным и городным и селным дорогам и таможенником и побережником и мимохожим послом, или кто на каково дело пойдет, ко всем…»[231].

Так же средактирован и шестой ярлык от Тайдулы к Алексею митрополиту[232]. Здесь мы видим полное подтверждение приведенных слов ал-Омари о том, что «повеления исходят от них [от обоих]», т. е. от хана и ханши. Такое же равноправное положение монгольской женщины отмечают и армянские источники XIII в. Упоминавшийся не раз Киракос Гандзакский пишет: «В то время как татары отдыхали на зимних своих квартирах в Армении и Албании, сириец Рабан… заявил Эльтина Хатун, жене Чармагана, правившей за нега во время его немоты…».

Дальше рассказывается, как католикос «отправился к великому двору и представился Эльтина Хатун, которая приняла его ласково и с почетом и усадила его выше всех чиновников», и как «она дала ему дары и Эль-Тамгу, ограждавшую его от всяких притеснений…»[233].

Об участии женщин из ханского дома в политической жизни государства рассказывает и Плано Карпини. Когда он был у великого хана Гуйюка, то видел, как ходили представляться к ханше, матери Гуйюка, которая даже от своего имени посылала гонца к русскому князю Александру Ярославичу[234]. По словам Плано Карпини, «мать императора (Гуйюк-хана, — А.Я.), без ведома бывших там его людей, поспешно отправила гонца в Русию к его (Ярослава, — А.Я.) сыну Александру, чтобы тот явился к ней, так как она хочет подарить ему землю отца. Тот не пожелал поехать, а остался, и тем временем она посылала грамоты, чтобы он явился для получения земли своего отца. Однако все верили, что, если он явится, она умертвит его или даже подвергнет вечному плену». Ниже мы увидим, что женщины, принадлежавшие к Чингисову дому, принимали активное участие в курилтаях.

Глава шестая.

Политическое устройство Золотой Орды

Государственное устройство Золотой Орды более чем какая-либо другая сторона Улуса Джучи подвергалось изучению. Наиболее полно оно освещено было в прошлом веке в работе И. Березина «Очерк внутреннего устройства Улуса Джучиева», не раз уже упоминавшейся. Но при всех достоинствах этой работы нельзя забывать, что она находится на высоте фактических знаний 60-х годов XIX в. Напрасно было бы в ней искать какой-либо стройной картины политического управления этим большим государством.

Известно, что монгольские государства, фактически совершенно независимые, юридически считались частями единой феодальной империи Чингис-хана. По словам Б.Я. Владимирцова: «Власть рода Чингис-хана над его улусом, т. е. народом-государством, выражается в том, что один из родичей, altan urug (urux)'а,[235] становится императором, ханом (xan, xagan), повелевающим всей империей, избираемым на совете всех родичей (xuriltai ∾ xurultai); другие же члены рода, главным образом мужские его отпрыски, признаются царевичами…, имеющими право на то, чтобы получить в наследственное пользование удел-улус»[236].

Весьма показательным был курилтай 1251 г., на котором царевичи чингисова дома при активном участии военной знати выбрали после трехлетнего перерыва великого хана (каана) Мунка, сына Тулая. Обстановка этого избрания, борьба внутри самого чингисова дома за кандидата, поездки царевичей из улуса в улус, посылки специальных гонцов, интриги — все это здесь так выразительно и типично, что может служить классическим примером того, как проходили большие и малые курилтаи в монгольской империи и ее отдельных частях