алкоголя достаточно.

Нил выходит из комнаты и садится на табурет напротив, все также нахваливая мои кулинарные способности.

— Могу я кое-что спросить? — неловко начинаю я, пока Нил разрезает индейку.

— Конечно. — Он бросает нож и полностью свое внимание переводит на меня.

— Пока ты был в комнате, тебе пришло сообщение… от Ниры.

Я произнесла ее имя, и мне тут же захотелось помыть язык с мылом.

— Она пригласила тебя на вечеринку. Ты можешь идти, если хочешь, — шепчу я, но сама знаю, что, если он уйдет, я буду чувствовать себя ужасно.

На кухне появляется частый гость — тишина. Я уже собираюсь извиниться, что прочла чужое сообщение, но мужчина перебивает:

— Но зачем мне туда идти, когда я никого не знаю? Раньше я ходил в бары, потому что не хотел приходить в одинокую квартиру, а сейчас все это, — он показывает на накрытый стол и на меня. — Уж лучше с одним, но прекрасным человеком, чем с сотнями непонятных тупиц.

Нил смеется, а моя душа согревается от его теплого бархатного голоса, а еще больше — от его ответа.

— Они не друзья мне, Мишель.

Я беру стакан пунша и поднимаю в знак тоста.

— Тогда к черту фальшивых друзей, мы не нуждаемся в них. Они хороши только для того, чтобы оставлять их.

После этой фразы кухню окутывает звон стаканов и настоящий аромат рождественских блюд.

АДАМ

Чарльз лежит в постели в своей комнате, которую обустроили родители специально для него, чтобы он оставался у них на ночь.

— Спасибо за машинку, папа, — благодарит сын и трясет снежный шар, наблюдая, как внутри падает снег.

— Еще раз с Рождеством тебя.

Я поглаживаю сына по голове и целую на прощание в щеку, собираясь уйти, как ребенок тут же спрашивает:

— А ты поздравил с Рождеством Мишель? Или, может, она звонила?

Чарльз озабочен ею, но я понимаю, как он боится потерять еще одного человека, и решаю соврать:

— Да, она звонила, но я не смог ответить. Она гуляла по Лондону. Хочешь, покажу фотографии?

Чарльз улыбается и садится ближе ко мне, бросив снежный шар на подушку. Я тем временем захожу в инстаграм и нахожу ее аккаунт. Показываю сыну фото, где Мишель улыбается на фоне Тауэрского моста, держа в руках какой-то напиток. Я стараюсь игнорировать мурашки, когда засматриваюсь на ее улыбку, пытаюсь игнорировать реакцию своего тела, когда просто смотрю на нее… Но как-же это сложно!

— Это ее друзья?

Сын пролистывает ленту и смотрит на селфи, которое я, кажется, не видел. Мишель, еще одна девушка и какой-то мужчина. Они все улыбаются, а у меня только один вопрос в голове: что-то ее связывает с этим мужчиной? Возможно, он встречается с той девушкой, что на фото. Держусь за этот вариант, как за последнюю надежду.

— Да, друзья, — наконец отвечаю я.

— Она звонила, а ты не ответил. Позвони ей, она, наверное, обиделась, — предлагает сын, и от одного его предложения мне становится не по себе, и я пытаюсь как-то выкрутиться:

— Сынок, у нас разное время. Если у нас сейчас девять вечера, то у них уже два часа ночи.

— Но я думаю, ей будет приятно. Если она нас любит, то всегда будет рада нам, — не унимается ребенок.

Он всеми силами пытается не обрывать связь с Мишель. Мне больно смотреть на это.

— Хорошо, обязательно. А теперь ложись.

Чарльз на удивление слушается, и, выключив светильник, я выхожу из комнаты и натыкаюсь на мать.

— Мама, боже! Нельзя же так пугать, — шепчу я.

— Прости, дорогой. Хотела узнать, спит ли Чарльз, и услышала о какой-то девушке.

Мама всегда любит что-то подслушать, так что я понял: она стояла и слушала, когда мы говорили о Мишель.

— У тебя появилась девушка, да? — напрямую спрашивает она.

— Не знаю даже… это долгая история.

— Хотя бы покажи ее фото, — требует она, и я со вздохом слушаюсь, снова нахожу ее фото и снова мое тело пробивает дрожь.

— Красивая, — улыбается мама и целует меня на прощание.

Я вхожу в ванную комнату и размышляю над просьбой сына: стоит ли звонить? Может, она уже спит или в полную катушку веселится с друзьями.

Смотрю на отражение в зеркале и просто мысленно требую быть смелее. Ведь это просто звонок. Я услышу ее голос спустя два месяца и поздравлю с праздником.

МИШЕЛЬ

На часах два ночи, мы с Нилом уплетаем остатки пудинга, пока я рассказываю ему о Фиби.

— Думаю, она бы тебе понравилась. Она хорошая. Жаль, что уехала, но мы стараемся держать связь.

По фотографиям в инстаграм я знаю, что Фиби перекрасилась в блондинку. Ей очень идет, хоть я и привыкла видеть ее с темным оттенком. Она призналась мне, что вернулась к проституции, но это ее, конечно, не радует. Меня тронуло это признание, в то время как я не смогла признаться о насилии. Я знаю, она бы поддержала меня, но меньше всего я хочу, чтобы меня жалели. Возможно, когда-нибудь я признаюсь ей.

Я осознаю, что тарелки пустые, и собираюсь убрать все в раковину, как мой телефон начинает вибрировать. Кто может так поздно звонить?

— О, Господи! — прикрываю рот рукой и испуганно смотрю на Нила.

— В чем дело?

— Адам! Он звонит мне! — беру телефон в руки, не веря своим глазам.

— Ну так ответь, — просто отвечает Нил.

— Да мне легче до луны пешком добраться, чем сказать о своих чувствах! — парирую я, и на секунду во мне появляется страх, что Адам сбросит вызов.

— Просто поздравь его с праздником. Ты ведь хочешь услышать его голос?

Я киваю и шепчу «да», но взгляд Нила говорит о том, что он бы хотел услышать другой ответ, но не придал виду.

Я встаю с табурета, проскакиваю в ванную и сразу же отвечаю, испугавшись, что он сбросит.

— Алло, Мишель?

Его голос — лучшее лекарство от всех бед. Сажусь на край ванны, пытаясь контролировать дыхание.

— Адам.

Я легко произношу его имя. Голос не дрожит. Будто ждал момента, когда я скажу это вслух.

— Ты спала? Прости, забыл о разнице во времени.

— Нет, все хорошо. С Рождеством тебя, — говорю в трубку, покусывая губу.

— И тебя, Мишель. Я так рад, что у тебя все хорошо, что появились друзья. Отличные фотографии, — упоминает он.

— Ох, спасибо. Ребята решили показать мне Лондон во всей красе, — от волнения тереблю край свитера.

Появляется неловкое молчание перед тем, как Адам, собравшись духом, спрашивает: