Отец на том конце провода замолчал.

– Значит, нашлись… – проговорил, наконец. Сквозь помехи и шум интонацию было не разобрать. – Нашлись… А я-то, признаться… Ох, спасибо тебе, Маша, век помнить буду. Спасибо тебе, товарищ Угарова, от всего сердца спасибо. За вести. Ничего не говори больше сейчас, в лес не суйся. Ты и так всё сделала, что могла. Я приеду. Приеду и во всём разберусь. А главное – на болото ни ногой, понимаешь? Ни ты, ни Игорь… Ты – особенно. Девочкам вы не поможете, а навредить – очень даже легко, тут нужна группа лучших магов, со всех факультетов… Осторожность и предусмотрительность – прежде всего! Доступно?!

– Так точно, Виктор Арнольдович, – невольно в тон Игорю отрапортовала Маша. – Только… один вопрос, последний! Виктор Арнольдыч… А кто их там запер-то?

На другом конце провода раздался тяжёлый вздох. В ухо Маше что-то остро и неприятно кольнуло, словно декан пустил в ход какое-то тонкое, другим нечувствительное заклятье, закрываясь от любопытствующих без меры.

– Врать тебе не стану, товарищ Угарова. Я это сделал, для их же безопасности. Чтобы хоть какие-то шансы у них остались, понимаешь? По военному времени таких, как они, выходящих из-под контроля, могли без суда и следствия, военно-полевой комиссией… приговорить и приговор привести в исполнение. Вот и закрыл их там, и других убедил, что, мол, погибли, надеялся спасти, вернуть… когда соответствующие обстоятельства выйдут. Только не так просто всё оказалось, Машута. Не знал я, как им помочь. А теперь, раз они на вас вышли, на людей нападать стали, значит, всё, край, пора мне самому приезжать. Что, злы они там на меня небось? В клочья разорвать грозятся?

Новый укол, куда болезненнее первого. Машка не успела ответить.

– Как они там? Плохо? Трансформация всё идёт? – продолжил декан торопливым полушёпотом, так что Машке пришлось, чтобы разобрать слова, вдавить трубку в ухо.

– Остановилась трансформация. Стазис. И… мне кажется, вытащить их можно, – забормотала она неуверенно.

– Оставить, Мария, думать даже не смей! Не суйтесь с Игорем на болото. Приказ это! Всё поняли, товарищ Угарова? – совершенно иным, холодным и деловым тоном сказал декан. – Мои распоряжения – они вам с товарищем Матюшиным ясны?

– Да, – еле слышно ответила Машка, пока Игорь пытался прижаться к трубке у её уха и уловить хотя бы обрывок разговора.

– Ну, всё поняла? – Они вышли на улицу. Маша шла, едва передвигая ноги, в одно мгновение налившиеся невыносимой тяжестью, в висках стучали молоточками перепутанные обрывки мыслей: «Не было у Арнольдыча другого выхода! Прав он был во всем!»

– Э, Рыжая, ты чего?

– Помолчи, Игорёна.

– Ну, как скажешь. – Он пожал плечами.

– Иди, – Машка с неопределённым выражением махнула рукой, – отдыхай. Чует моё сердце…

– Что?

– Ничего. Отдыхай, товарищ Матюшин. Пока можно.

– Игорь, вставай! Игорь!

Он никак не мог понять, где находится. Потому что Машке в его общежитской комнате взяться было неоткуда, тем более ночью.

Но за плечо его трясла именно Рыжая и никто другой:

– Одевайся, Игоряш, там военные. И преподаватели из института. И…

– Откуда? Как? Почему? Так быстро? И Потёмкин тоже? Арнольдыч с ними? – Игорь сел на узкой койке.

– Нет, – зло отозвалась Машка. – Кощей! Собственной персоной!

– Может, что-то случилось? – засомневался Игорь, – Может, у него из-за нас теперь неприятности? Почему нас не позвали? И откуда ты всё знаешь?

Машка всхлипнула и отвернулась.

– Я полночи не спала, не могла просто. А потом вдруг как по голове стукнули – упала на подушку, и вижу – лес, болото, Карманку, наш городок… И вокзал, а на вокзале – огни, огни, огни, оцеплено всё, разгружается целый эшелон…

– Какой эшелон, что ты плетёшь?! Поезду от Москвы до Карманова полных семь часов тащиться! А ещё собрать всех надо, бумаги подписать, эшелон сформировать, вагоны получить, паровоз, чтобы «окно» предоставили…

– Тихо ты! – Машка швырнула Игорю на колени комок одежды, отвернулась к стене. – Одевайся. И слушай дальше. Я вскочила, штаны натянула – и на станцию. А там…

– Что, и впрямь эшелон? – Игорь прыгал на одной ноге, пытаясь попасть в штанину.

– Эшелон, – кивнула Рыжая. – И всё оцеплено, прямо как во сне.

– Экстрасенсорная прецепция, вариант…

– Сама знаю! Так вот, всюду часовые, охрана всюду, из теплушек солдаты высаживаются, из литерного вагона – маги. Меня не заметили. А я их узнала. И разговоры услыхала… Смотрю, профессор Преображенский, он у меня лабы вёл. Я к нему, мол, где Виктор Арнольдович? А он мне: ну что вы, Мария Игнатьевна, товарищ Потёмкин очень занят, к тому же серьёзно старая рана обострилась, ему сперва в ЦК на заседание, а потом в больницу; нас Иннокентий Януарьевич вызвал – консервировать «прорыв негативных энергий». А если не поддаётся консервации – ликвидировать. Ликвидировать прорыв, понимаешь?!

Игорь понимал.

– Не приехал Виктор Арнольдович. Не приехал Отец. – Маша вдруг всхлипнула. – Скорее, Гошенька, скорее; побежали!

– Куда?

Над Кармановом застыла глухая ночь – совсем как в тот раз, когда они только отправлялись на поиски. Отправлялись, даже не подозревая о «серафимах». А вокзал вспыхивал огнями, там перекликались паровозы, доносился нестройный гул.

– Быстро развернулись, – запыхалась Машка. – Бежим, Игорёха, они лес прочёсывать станут!

– И чего было Арнольдычу таиться? – всё равно пытался не верить Игорь. – Если всё равно кончилось так, как кончилось, истребительным полком с ротой боевых магов? Не дадут «серафимы» себя законсервировать, как пить дать. Так что останется с носом товарищ Верховенский, если хотел здесь накопать что-то на Отца или на кого-то ещё.

– Только кто сообщил ему? Скворцов? – перебила Маша. – А может – сам Арнольдыч? Он при разговоре меня словно магией какой-то глушил. И сказал – к болоту не подходить, затаиться…

– Если он признаваться не хотел, скрывал, что «серафимы» живы, – то что ж сейчас-то так запросто всё выложил?

– Да мало ли! – отмахнулась Рыжая. – Соврал. Про Симу и девочек ничего не сказал, наплёл, как Скворцову: дескать, какая-то фашистская некромантия пробудилась, бомба неразорвавшаяся сдетонировала и из болота чёрт знает что полезло. Мёртвые маги – лучшее тому подтверждение… Пепел в банке. А может, всё ещё проще: «серафимов» он боится куда больше, чем начальства. Любого.

– Так увидят все – Кощей, эти гвардионцы его бывшие из свиты, наши из института, тот же Преображенский – «чёрных ангелов», поймут, что их обманули…

– Думаю, ничего они не увидят, – горько шепнула Маша. – Попробуют консервацию, сунутся. Шарахнут по ним девчата, прикинувшись нечистью, чтоб напугать, – и напугают. Тогда военные оцепят лес и зачистят с безопасной дистанции. Прошло то время, когда с монстрами грудь на грудь сходились. Потёмкину все в институте верят, слово его – закон… Помнишь «Карпатскую аномалию» в пятидесятом? Её бы исследовать, неспешно и осторожно, а точно так же, бамс, истребительный полк ОсНаза, и пожалуйте бриться. «Потерь убитыми и ранеными не имеем». А что там такое было, как образовалось – так и не выяснили. Так и тут, боюсь, случится, если мы с тобой не поторопимся.