— Некоторые молодые леди накладывают слишком много грима. Большая ошибка! Это старым приходится делать подобное, чтобы выглядеть моложе!

— Двадцать два не так уж и мало, — сказала Дженива, вставая. — Хотя в эту минуту я чувствую себя действительно молодой. — Она прижала руку к груди, чтобы унять волнение. — Что я должна теперь делать?

— Не беспокойся, дорогая, хорошие хозяева заботятся о своих гостях, а я уверена, что дорогой Беовулф и Диана — прекрасные хозяева. Да и Эшарт непременно позаботится о тебе.

— О, Талия… — Дженива порядком устала притворяться.

— Ничего, ничего, дорогая, я не сомневаюсь, что это не будет ему в тягость, а ты не можешь сказать, что тебе не нравится разговаривать с ним! У тебя сверкали глаза, и щеки так мило порозовели…

Дженива не находила слов и решила хотя бы попытаться подготовить Талию к будущему:

— Меня действительно тревожит различие нашего положения в обществе. Я не подхожу на роль знатной леди, это ясно!

— Чепуха! Любовь с этим никогда не считается. Беовулф и Диана так любят друг друга, и я бы хотела того же для Эшарта.

— Леди Аррадейл богата и знатна.

— Что не имеет к любви никакого отношения, дорогая. Дженива прикрепила к талии веер.

— Вы никогда не называете Эшарта по имени. Талия сделала гримаску.

— Вдовствующая маркиза терпеть не может фамильярности, она даже пригрозила, что не позволит мне видеться с ним, если я буду называть его Чарлз. Мне это кажется не совсем правильным.

— Чарлз… — повторила Дженива.

— В семействе Трейсов принято называть детей только именами Стюартов. Среди нас нет никаких ганноверских Георгов или Фридрихов. Слава Богу, никому не пришло в голову перейти от слов к делу и поддержать якобитское восстание, в те времена нас всех трясло от страха, поверь мне! Стюарты всегда обладали убийственным шармом. Ходят слухи, что отцом Софии был Карл Второй. Она действительно похожа, да и в Эшарте что-то такое есть.

София — это ведь вдовствующая леди Эшарт, невестка Талии!

— Королевская кровь? — ахнула Дженива.

— Ничего, это не страшно. Не в законном браке. Теперь отправляйся и развлекайся, но веди себя разумно! Ты можешь выйти замуж, как только захочешь, так что нет необходимости проявлять нетерпение. Ты действительно уверена, что хочешь оглашения, дорогая?

Реджина накинула на плечи Дженивы шаль из мериносовой шерсти, и она, завернувшись в нее, выскользнула из комнаты, не дожидаясь, пока Талия заставит ее назвать день и час.

Когда Дженива, поеживаясь от холодного воздуха в коридоре, закрыла за собой дверь, она не увидела лакея, который мог бы проводить ее. Возможно, внизу не ожидали ее возвращения, или ей следовало позвонить и вызвать слугу, однако она даже обрадовалась его отсутствию, поскольку получила свободу, которая, по словам лорда Родгара, была превыше всего.

Пока ее не лишили этой свободы, она поспешно направилась в сторону, противоположную главной лестнице. Вряд ли вежливо бродить по дому, в котором тебя принимают как гостью, но Дженива не собиралась заходить в комнаты и только искала какого-то места, где бы ей никто не мешал думать.

Она повернула в другой коридор, слабое освещение которого указывало на то, что им редко пользовались, здесь горело всего несколько свечей, для безопасности огороженных стеклянными щитками, их света хватало лишь на то, чтобы проходящий по коридору не споткнулся.

Дженива чувствовала, что погружается в таинственную неизвестность, и наслаждалась уединением, а также возможностью поразмяться. Даже в Танбридж-Уэллз, связанная представлениями Эстер о приличиях, она не всегда могла ходить в лавочки, церковь и библиотеку, а за прошедшие несколько дней все ее прогулки ограничивались переходами из кареты в гостиницу.

Дженива заходила в коридоры, чем-то заинтересовавшие ее, и шла по ним быстрыми шагами, размахивая руками, пока не избавилась от мрачного настроения. Очевидно, у нее просто была потребность двигаться. Сердце стучало, лицо горело. Она остановилась и, раскинув руки, попыталась дотянуться до стен, остававшихся еще далеко, затем до тускло освещенного потолка, после чего пошла дальше, жалея лишь о том, что завтра нахлынет поток гостей и заполнит весь дом.

Впрочем, что за неблагодарность! Дженива с таким волнением ожидала светского вечера в этом великолепном доме, а теперь ей хотелось побыть одной. Она так стремилась вырваться из дома Эстер, а сейчас почти желала снова оказаться там, где все неприятности были ей хорошо знакомы.

Размышляя об этом, девушка пошла дальше. К тому времени, когда кончилось ее детство, она уже устала от полной лишений жизни на корабле. Даже самые лучшие корабли имели вонючие трюмы, где, если вам везло, томились несчастные животные, которые обеспечивали команду молоком и мясом во время плавания. Перевозка кавалерийских лошадей была еще ужаснее.

Во время длительного плавания пищи всегда не хватало, а иногда она оказывалась почти несъедобной. Ей каждый день приходилось вытряхивать жучков из галет и соскабливать плесень с сыра.

Жуки. Дженива со злостью подумала об Эшарте.

В тихую погоду море выглядело прекрасно, но в ветреную становилось адом. Тогда на корабле не оставалось сухого места, и те, в чьи обязанности не входила борьба со штормом, прятались по углам, страдая от накатывающих на корабль морских волн.

По сравнению с этим жизнь на берегу — совсем другое дело. С бездумным эгоизмом молодости Дженива иногда жалела, что долго нет сражений, ибо тогда их с матерью оставляли в ближайшем порту. Часто она мечтала о постоянном доме в Англии, пока судьба не предоставила ей его. Когда умерла мать, отец вышел в отставку, и они поселились в приятном домике вблизи Портсмута.

Была ли она счастлива? Вряд ли. Хотя как она могла быть такой несчастной, живя с отцом? Казалось, он нуждался в ее обществе, видя в ней замену своей Мэри, но он не любил гостей. Когда у Дженивы появилось несколько друзей, она практически не имела возможности проводить с ними время.

Затем в их жизнь вошла Эстер Пул — овдовевшая сестра сослуживца отца, и отец снова почувствовал радость жизни. Переезд в Танбридж-Уэллз не огорчил Джениву, поскольку у нее не было глубоких привязанностей в Портсмуте.

Теперь, спустя несколько месяцев, она воспользовалась случаем сбежать из дома, но мысль о возвращении пугала ее, и не только потому, что атмосфера нового дома казалась ей гнетущей, а потому, что она боялась наделать глупостей. Громкая ссора с Эстер разобьет сердце отца, которому ее тайные страдания и так уже нанесли незаслуженную рану.

После неприятной сцены с вертепом отец, помогая ей убрать его, пытался превратить все в шутку, а когда они закрыли ящик, сказал:

— Мы всегда загадывали желание на Рождество, не так ли?

В прошлом. В прошлом.