– Джуд! – кричала я, чуть не падая на колени, придавленная чувством вины. – Джуд!

Зловеще зашипел первый баллончик слезоточивого газа, но и этого оказалось недостаточно, чтобы толпа рассеялась. Волна протестующих рванулась в сторону офицеров. Я почувствовала, как кто-то попытался схватить меня за руку и развернуть, но вырвалась.

«Это был плохой план, Руби, – думала я, давясь отравленным воздухом. – Плохой, плохой, плохой план».

И тут – чудом – я увидела его. Я уже отворачивалась, чтобы посмотреть в другую сторону, как вдруг заметила курчавую голову.

Синяя куртка санитара хлопала по ветру, один из рукавов порвался. Джуд стоял на цыпочках, одной рукой вцепившись в уличный фонарь, другую сложив рупором у рта, непрерывно голося: «Руби! Ру!»

Теперь я понимала, что получалось, когда соединялись вместе нетерпение и страх, – полный хаос. За облаком слезоточивого газа, за толпой, внезапно рванувшей в разные стороны, пытаясь убраться подальше от выстрелов, дыма, моста, фигурка Джуда пропала из вида. Люди кричали, выстрелы не смолкали. Добавился и новый шум – над нами, обрушивая вниз свет прожектора, завис вертолет. Трещавшие винты разогнали дым, расчищая национальным гвардейцам путь. Впервые в общей мешанине показались черные униформы.

Если бы не ночь, если бы слезы не застилали глаза, если бы я слышала хоть что-нибудь, кроме гулкого буханья собственного сердца, то заметила бы это раньше. Воздух словно завибрировал, касаясь моей кожи, и я ощутила запах озона секундой позже того, как успела что-либо сделать.

– Джуд, не надо!

Фонари вдоль дороги начали гудеть, оранжевые огни раскалились добела и через секунду потухли, обрушившись каскадом стекла и искр на и без того напуганных протестующих.

Не уверена, что кто-либо понимал, кто такой Джуд, пока в соседних зданиях, которые месяцы, если не годы, стояли темными, не зажегся свет.

Я домчалась до мальчика, на долю секунды опередив национального гвардейца с «пушкой», врезавшись плечом ему в грудь и увлекая нас обоих на землю. Удар выбил воздух из моих легких, но я боролась, защищая Джуда от приклада солдатской винтовки. Удар пришелся мне по черепу, отправляя во вращающуюся тьму.

Под щекой гремел пол, низкое гудение еще больше усиливало тупую боль в черепе. К онемевшим ногам и рукам медленно возвращалась чувствительность. Я глубоко вздохнула, пытаясь проглотить вкус железа и соли на пересохшем языке. Спутанные волосы комком прилипли к шее. Когда я попыталась двинуть рукой, чтобы их смахнуть, обнаружила, что запястья связаны за спиной, и в них впивается что-то острое.

Когда я завертелась на грязном полу фургона, стараясь передвинуться, плечи заныли еще больше. Внутри было темно, но время от времени вспышки света проникали через металлическую решетку, отделяющую передние сиденья от кузова. Достаточно, чтобы увидеть, что водитель и человек на пассажирском сиденье одеты в черное.

Черт. Сердце отдавалось в ушах, но страшно не было, пока я не увидела на одной из лавок связанного, с заткнутым ртом Джуда, застывшего неестественно прямо.

Хотя СПП связали мне руки, почему-то – возможно потому, что я уже была без сознания, – рот, слава богу, кляпом не заткнули. Желчь поднялась по пищеводу, обжигая заднюю стенку горла. Не хватало еще захлебнуться собственной рвотой. Я почувствовала, как медленно нарастает и пульсирует отчаяние: «Только не снова, только не снова, я не могу вернуться туда, только не снова».

«Успокойся, – приказала я себе. – В таком состоянии ты бесполезна. Возьми себя в руки».

Я не могла заставить челюсти ворочаться, чтобы окликнуть Джуда. Прошло несколько драгоценных мгновений, пока мальчик не заметил, что я пришла в себя, а заметив, подскочил от удивления. Он безуспешно попытался вытолкнуть кляп, потеревшись ртом о плечо. Я затрясла головой. Если мы что-либо и предпримем, все должно быть тихо.

Страх Джуда казался живым существом: он нависал над его плечами, черный, разрушительный. Неистово задрожав, мальчик вскинул голову, отчаянно пытаясь заполнить легкие воздухом.

«У него приступ паники», – неожиданно спокойно подумала я и удивилась тому, что осознание этого только придало мне сил.

– Все хорошо, – прошептала я, надеясь, что парни впереди не услышат меня за трескотней радиоприемников. – Джуд, посмотри на меня. Ты должен успокоиться.

Мальчик покачал головой, и я прочитала его мысли так же ясно, как если бы оказалась внутри него: «Не могу, не здесь, не сейчас, о боже, о боже!»

– Я здесь, с тобой, – проговорила я, подтягивая колени к груди. Было больно, но мне удалось протащить руки под ногами, и связанные запястья оказались спереди.

– Глубоко вдохни через нос, – продолжала я. – Выдохни. Ты в порядке. У нас все будет хорошо. Ты просто должен успокоиться.

И как можно скорее. Мысли разбегались, когда я попыталась вспомнить, где тут ближайший лагерь, – на севере штата Нью-Йорк? Или в Делавэре, рядом с городом, вокруг которого простирались заброшенные сельскохозяйственные угодья? Где мы сейчас?

Я поймала взгляд Джуда.

– Успокойся, – повторила я. – Мне нужно, чтобы ты сосредоточился. Ты должен остановить машину. Помнишь Саратогу?

Если и можно сказать что-то хорошее о методах обучения в Лиге, это лишь то, что наставники подходили к делу творчески. Они будто сверхъестественным образом предугадывали, в какие ситуации мы можем угодить, и прогоняли почти точные сценарии. В одной из симуляций Вайда, Джуд и я участвовали в воображаемой операции в Саратоге и оказались в заложниках. Наша с Вайдой попытка сбежать из фургона закончилась «смертью». Инструктор Фьори подробно разобрал, что мы должны были сделать: от Джуда требовалось нечто большее, чем просто съежиться в уголке.

Мальчик глубоко вздохнул и кивнул.

Когда я путешествовала с Зу, самое трудное, с чем ей приходилось справляться, это управлять своими Желтыми способностями. Большую часть времени девочка носила резиновые перчатки, чтобы не вывести из строя технику и нашу машину, но, когда Зу теряла контроль, не помогали даже они. Другое дело Джуд – он был обучен. Мальчишке повезло оказаться среди других Желтых, которые с радостью помогли ему постичь эту науку. Хотя Джуд и развивался раз в десять быстрее всех остальных, он держал свои возможности в узде. Там, на митинге, он впервые на моей памяти прокололся, но, конечно, прокололся так, что хуже и быть не могло.

Джуд закрыл глаза, и я перекатилась на колени, пытаясь собраться с духом. Я почувствовала внушительный выброс электричества – он всколыхнул волоски на руках, заполнил уши треском, нагрел воздух добела.

Для автомобильного аккумулятора этого оказалось достаточно. Мотор заглох, даже не чихнув – машина словно наткнулась на невидимую стену. Инерция проволокла меня к решетке. Оба СППшника завопили от неожиданности.

Но я не продумала все. Из-за дороговизны бензина и обслуживания автомобилей на Восточном побережье было мало, и я рассчитывала, что когда фургон остановится, мимо никто не поедет, и у меня получится вытащить солдат по одному.