– Вам повезло, – заявил он авторитетно, – у меня есть знакомый. У него хороший выбор и умеренные цены. Город знаете?

– Найду.

Он назвал мне адрес и рассказал, как проехать. Спросил я так, чтобы не искать по справочникам, не особо веря в его авторитетное заявление, но понимая, что водители порой лучше порекомендуют, чем реклама в газетах. Сам я не хотел брать машину, там же, где брал в аренду предыдущую, с которой простился.

Когда я вышел из такси около здания, то окинул взглядом улицу, как обычно делает любой прохожий, который никуда не торопиться и обратил внимание на серую машину, которая проезжала мимо, её я уже видел возле дома.

Ну вот, а я расстраивался, что нет за мной присмотра. Я вдохнул сухой бензиновый воздух города. Меня не ошеломило то обстоятельство, что за мной следят. Это несколько осложняло жизнь, но работу никто не отменял. Что остается? Естественность и ещё раз естественность. «Отрыв» должен выглядеть естественно, но пока в этом не было необходимости. Много ещё чего будет, чувствовал я, и, улыбнувшись себе, вошел в прохладный вестибюль.

Проходя по коридору, я чувствовал его прохладу, которая возвращала мне ностальгические нотки реальности. Я был рад видеть, что всё, как прежде, и я там, где должен быть, а именно, как и отметил утром, в тени своей реальной деятельности. Но кто его знает, может быть, тот Егор, который остался в прошлом и есть тень в этой жизни, и идёт рядом со мной уже много лет.

Симона была уже на месте, и моё появление отметила доброй улыбкой.

– Добрый день, Жан, я так рада, что с тобой всё в порядке. Очень переживала за тебя.

– Спасибо, дорогая, но всё уже в прошлом. Хочу отметить, что за то время, что я тебя не видел, ты не изменилась, всё также хороша.

На наши голоса из своего кабинета вышел Андре.

– Дай-ка, я посмотрю на нашего героя. Уже собрались в новостях дать сообщение о твоём исчезновении, но нам позвонили и сообщили, что ты жив.

– Кстати, – поинтересовался я, – а кто сообщил?

– Не знаю, Симона разговаривала.

Я повернулся к ней.

– Голос мужской, не представился. Сказал, что ваш журналист Жан Марше, находится под защитой, ему ничто не угрожает. Он просто заблудился в лесу и скоро будет в столице.

– И всё?

– И всё.

– А что не так? – спросил Андре.

– Всё так, – успокоил я его. – Давайте так, вы сейчас расскажете, что интересного произошло в моё отсутствие, что ожидается, а я вечером вам расскажу о том, что со мной произошло.

– Могу уверить тебя, что интереснее, чем твоё исчезновение не было ничего, – поведал Андре. – Симона, сделай нам кофе, пошли в мой кабинет, – предложил он.

– Нет, уж, – возразил я, – пошли ко мне, надо же мне там побывать.

Мы вошли в мой кабинет, Андре расположился на диване, а я сел за стол. Симона принесла кофе и присоединилась к нам, захватив почту для меня.

В течение часа они рассказывали новости, сплетни, которые не заслуживали особого внимания, и ушли. Оставшись один я просмотрел почту не найдя в ней ничего интересного, откинулся на спинку кресла, сложив руки за голову, задумался.

Кондиционер не давал моим мозгам закипеть, а значит, они работали. То, что им сообщили, что я заблудился, говорило о многом. Некто не стал распространяться об истинных вещах, значит, были причины. Но он не мог знать, что вдруг я сам не расскажу, как было. Вариантов моего поведения вырисовывалось два. Первый. Я принимаю озвученную кем-то версию. Можно было считать, что это просто фраза и человек не собирался вдаваться в подробности или просто не знал, передавая чужую информацию. Но мой опыт, чутье, интуиция говорили, что не может быть всё так просто. К тому же этот некто или они не могли знать, что я не расскажу всё по прибытии кому-либо. Нет. Тут расчет. Меня проверяли. Если соглашусь с их версией, то значит, я понял и принял сигнал, а этого делать было нельзя. Второй. Я рассказываю, что видел, где был, опуская подробности ухода, всю свою удачу списывая на везенье. Среди тех, кто придёт сегодня вечером пообщаться в кафе, наверняка будут те, кто сотрудничает со спецслужбами, как с местными, так и с чужими. После чего следует ждать реакции. Кому-то не захочется огласки о существовании тайных баз, хотя Джеймс об этом и не заикался. Что это? Проверка? Если я журналист, то глупо упускать такую возможность заявить о себе. Но и это было не главное.

Кто-то хочет знать, кто я, ясно, что это Джеймс, но я не думаю, что он один, и пока они не имеют ответа, будут злиться, приходить в бешенство. Для этого и приставили наружку. Они пытаются удержать ситуацию под контролем, хотя понимают, что это невозможно, всегда может произойти что-то неожиданное. Мое посещение базы – первая неожиданность, что не могли предусмотреть. Значит, надо оставить легкий след, чуть приоткрыв занавес. На выяснение моих замыслов уйдет время и заставит их выйти на контакт, а от меня потребуется внимание. Значит, надо идти по второму варианту, прикрывшись интересом. Как сделать так, чтобы с их стороны проявился интерес, я уже знал. Вечером, после встречи перехожу в стадию ожидания. Что, что, а ждать я умел, это было необходимым условием моей работы. Уметь ждать.

Посмотрев на часы, которые показывали полдень, я вышел из кабинета с сумкой на плече, что ещё утром захватил из квартиры, в которой была статья, естественно без смертельных подробностей.

– Симона, я ухожу. Сегодня вечером жду вас в кафе «Тортони». В семь, – уточнил я. – Если даже ты опоздаешь, без тебя не начну.

– Опоздаю специально, чтобы проверить твоё обещание.

– Как всегда коварство женщины выше мужского разума, – изрек я, и вышел.

Выйдя на улицу, осмотрелся и, остановив такси, направился в посольство; проверять есть ли слежка не стал, не было необходимости. Принял меня советник по культуре, чья должность предусматривала работу на спецслужбу. Я, конечно, об этом «не знал». Он внимательно выслушал меня, но был уже в курсе моих приключений, и любезно согласился переслать мою статью. Статья была не так плоха, красной нитью в ней – существование военных баз на территории Аргентины, причем, не известно знали ли об этом соответствующе органы страны. То, что не опубликуют, для меня было ясно, никто не захочет поднимать скандал и щёлкнуть по носу государственные органы, тем более не со стороны местных оппозиционеров и журналистов, а