Девушка резко повернулась ко мне, распахивая свои голубые глазищи, а я запаниковал. Что?! Я сказал это вслух?!

– Правда? – робко прошептала Инна.

Я молча кивнул, а девушка склонила голову, очень мило краснея. Блеснула на ресницах слеза. Инна засмеялась смущенно, кончиками пальцев проводя по выдавшим ее глазам, и выпрямилась, оглянулась на дверь.

Голоса Изи и Али доносились неразборчиво, но вот Динавицер воскликнул:

– Да не знаю я! А врать не хочу!

– Вот турок… – попеняла ему Аля.

И сразу молчание. Мы с Инной переглянулись, без слов понимая друг друга.

– Он боится это сказать! – прошептала Дворская, отводя взгляд, но он снова вернулся – ко мне. Приманивая, затягивая в сладкий, дурманящий омут. Инна гибко поднялась – и мои губы мигом обсохли. «Эй, эй! – встревожился Михаил Петрович. – Только любовей мне еще и не хватало! Тебе же и так хорошо, зачем тогда амурная морока? Влюбленность деактивирует префронтальную кору, задействованную в принятии рациональных решений!»

Но юному Мише плевать было на старого зануду.

«Если она подойдет ближе… – думал я, замирая. – Еще ближе… Прижмется если… Да пусть всего лишь притронется! Тогда – всё…»

Меня спасло явление раскрасневшейся Альбины – сердитость и обида все еще не оставляли ее, но уже чувствовалось, виделось смягчение. «Похоже, сегодня я спас неудавшийся тогда брак…» – отмер я.

Инна так красноречиво уставилась на подружку, что у Ефимовой щечки зарозовели.

– Турок он, – смущенно поставила Аля диагноз.

– Еще какой! – донеслось из зала. – Но я лечусь!

Дворская радостно затормошила Ефимову и бросилась к плите – божественный аромат пиццы распирал духовой шкаф, струился по кухне, мучая юнцов и юниц.

– Не подгорит? – озвучила тревогу Инна, изящно приседая и заглядывая сквозь замызганное стекло духовки.

У меня опять во рту пересохло, но тут явился Изя – его уши пылали как стоп-сигналы.

– Я вовремя? – жизнерадостно спросил он.

– Еще немного, еще чуть-чуть, – фальшиво пропел я, испытывая разброд чувств. – Сейчас, подрумянится слегка, и можно будет…

– …жрать! – алчно выдохнул Динавицер.

– Фи! – вздернула носик Аля. – Воспитанные молодые люди так не выражаются.

– Так то – воспитанные! А я – упитанный! То есть наоборот – мне привес нужен!

Потрепавшись еще минут десять, мы, наконец, достали противень и водрузили его на стол. Пицца исходила паром, дразня ароматами, неведомыми на этой жилплощади.

– Вкуснятина какая… – пробормотал Изя.

– Так ты ж еще не пробовал!

– А я заранее. Потом рот занят будет…

– Режем! – сказал я кровожадно. – Куски быстрее остынут.

Оставив долю яства родителям и Насте, я раздал друзьям горячую пиццу, и те не стали долго дожидаться – принялись за дело. Изя оказался прав – до разговоров дело не дошло, все издаваемые нами фонемы выражали первобытное удовольствие и звучали точно так же, как когда-то под закопченными сводами пещер.

Сытые и довольные, одноклассники лениво подались на выход. Я подал Инне ее шубку «под норку» и уловил блеск девичьих глаз в полутьме прихожей. Сухой и холодный ум наверняка убедит себя и всех, что за несказанное сияние я принял всего лишь блик люстры из комнаты, но Мише Гарину было виднее.

Мне вдруг нестерпимо захотелось касания Инниных губ, пусть даже наилегчайшего, но не те стояли времена, чтобы рассчитывать на такие дорогие подарки. Девушка улыбнулась только и помахала ладошкой.

– Пока!

– Пока…

Дослушав цокот каблучков и топот Изиных ботинок, я тихонько прикрыл дверь и поплелся к себе. Тупо посмотрел на зачаток программы, перевел взгляд на окно, за которым стремительно темнело. Наташка там одна… Радуется, что отличила ночь ото дня… Я вздохнул – и взял себя в руки. Лучший способ борьбы с ненужными переживаниями – работать. Отвлекаешься мигом!

Я подтянул самодельную клавиатуру и продолжил юзать. Не прошло и получаса, как в дверь суматошно застучали – все коды тут же выветрились из моей головы, и я поспешил в прихожку. Тарабанить не переставали, пока не открыл дверь, – за порогом стояла перепуганная Ирка, Настина подружка, бледная, глаза по пять копеек.

– Там пацаны к Настьке пристали! – взволнованно зачастила она.

Я даже куртку не стал надевать – мешать будет. Как был в «олимпийке», так и выскочил за дверь. Обулся лишь и перчатки захватил – в них удобнее дубасить. Костяшки не собьешь.

– Что за пацаны? – осведомился я, прыгая по ступенькам.

– Не знаю! – крикнула Ирка, скакавшая следом. – Какие-то не местные!

– Где? – выдохнул я, покидая подъезд и натягивая перчатки.

– Там!

Я бросился в указанном направлении – к большой беседке, что стояла за нашим домом, окруженная подобием скверика. Летом в тени легкого дощатого строения соревновались доминошники, сотрясая крашеный стол, а зимой сюда заглядывала всякая шантрапа. Лет через десять заговорят о «неформалах», пока же можно и без политкорректности, как есть.

Пацанов я насчитал четверых – моего возраста и постарше. Всех их просто распирало от ощущения собственного превосходства – фактор стадности замещал трусость наглым поведением. Двое держали Настю за руки, прижимая девчонку к крашеной стенке, а другая парочка «вела допрос».

Совсем рядом, в каких-то метрах катились машины, брели пешеходы, искрились снежинки в желтом свете фонарей. Стоило Настёне заорать, как с малолетним хулиганьем мигом разобрались бы, но сестричка ни за что не поднимет крик, гордость не позволит.

– Ты чё, не въехала, герла? – протянул «следователь», стоявший слева. Лицо совсем дитячье, кудряшки выбиваются из-под шапочки с помпоном, кургузый полушубок «героически» распахнут…

Сестричка бурно дышала, сопела, плотно сжав губы и щуря глаза – последний градус бешенства. Грубость она никогда не спускала, поэтому кудрявый «следак» пострадал первым – Настин сапожок ударил его между ног.

Запрыгивая в беседку, даю пинка скрюченному «левому» и наотмашь хлещу «правого» – обратной стороной кулака. Того крутануло и отбросило на фигурную решетку.

– Миша! – радостно воскликнула Настя.

– Привет! – говорю.

Двое в синих фуфайках, державшие Настёну, отпихнули девочку, чтобы освободить себе руки, и угрожающе шагнули ко мне – разом, как братья Гракхи, хоть картину с них пиши. Оба моего роста, но куда массивней, – ради этих здоровяков я перешел на сверхскорость. Легко, без усилия, хотя давненько не ускорялся. Пэтэушники в фуфайках будто затормозились – их движения стали плавными, как в замедленной съемке. Розовые кулаки с неумелыми татушками потянулись в мою сторону, и я начал соло против дуэта. Да, противники совершенно несерьезные, и я бы не стал связываться с ними, просто терпеть не могу, когда обижают девочек. Тем более Настю.