— Не сгущай краски, Мередит! До этого еще не дошло. Но все равно хорошего мало. Пока мама кормила его сама, такого не было, — вмешалась Мэллори. — До того как она стала пропадать то в школе, то на работе. Малыши не должны питаться смесью для того, чтобы их мамы могли стать врачами, которые потом будут говорить другим мамам, чтобы те не кормили своих детей смесями.

— Прошу прощения, — понурился Дрю. — Я всегда пытаюсь немного разрядить обстановку, но почему-то всегда невпопад.

— А у нас есть что-нибудь еще? — жалобно поинтересовался Адам. — Хотя бы тосты?

— Адам, ешь! — строго ответила Мерри. — Просто соскреби с пиццы начинку и ешь. Хватит ныть.

— Меня сейчас стошнит, — пожаловался Адам.

— Идея! — воскликнула Мэллори. — Я возьму денег из «бранной» банки и куплю яиц, хлеба и чего-нибудь еще. Дрю, ты отвезешь меня в магазин? Муравей, ты все уроки сделал? Заканчивай быстро, и тогда весь вечер будешь делать все, что захочешь. Свобода!

— У меня уже все сделано, — ответил Адам. — Я и так чувствую себя свободным.

— Врунишка.

— Осталась история, — с несчастным видом признал Адам. — Гражданская война.

— Шестой и седьмой класс… — задумчиво произнес Дрю. — Бесконечный период реконструкции. До прошлого года я даже не догадывался о существовании двадцатого века.

Мэллори ткнула его в бок и выхватила долларов двадцать из банки, в которую Кэмпбелл и Тим клали по доллару всякий раз, когда у кого-то из них вырывалось бранное слово.

— Я помогу тебе с уроками, — сообщила Адаму Мередит, — а ты помоги мне тут убрать.

Они украсили единственную оставшуюся пиццу половиной отвергнутых начинок. Она предназначалась для отца, который ел все без разбора. После этого брат и сестра целый час провели за кухонным столом, обсуждая гибель Авраама Линкольна.

— После того как в него выстрелили, он продержался до самого утра, — рассказывала Адаму Мередит. — Он был так высок, что не помещался ни в одной кровати. Его принесли в дом, расположенный напротив театра, и положили на постель, но его ноги свисали. Около него всю ночь дежурили люди, но рана была слишком серьезной, и шансов выжить у него не оставалось. Просто у Линкольна оказался очень крепкий организм. Он был совсем еще не стар, всего пятьдесят шесть лет. Гораздо моложе дедушки Бринна. Всего лет на десять старше папы.

— Какое это было число? — спросил Адам. — Когда он умер?

— Ну зачем вас этим мучают? — вздохнула Мерри. — Это было сразу после окончания войны, так что, наверное… тринадцатое или четырнадцатое апреля. Но самое интересное — это то, что врач, пытавшийся его реанимировать, применял оборудование, которым сейчас пользуются наши парамедики. Еще у Линкольна была жена, обожавшая избивать мужа. Она вырывала ему волосы, исцарапывала лицо и била его метлой.

— Ну да! — воскликнул Адам, помимо своей воли заинтересовавшись рассказом Мередит.

— У нее была депрессия, — пояснила Мерри. — Или того хуже.

— Как у той старушки, которая живет рядом с Алексом, — кивнул Адам, подразумевая своего двоюродного брата, сына дяди Кевина и тети Кейт, которому было столько же лет, сколько и ему.

— Наверное. Думаю, она не ограничивалась тем, что ругала детишек, переезжающих ее лужайку на велосипеде. Это было очень давно. Ты говоришь о миссис Хайленд.

Перед внутренним взором Мерри промелькнуло улыбающееся, но одновременно омраченное глубокой грустью лицо Бена. Она едва сдержала слезы.

— Она кричит, даже когда рядом никого нет. Мы с Алексом за ней наблюдаем. Она просто стоит в саду и орет на свои яблони.

Мерри опустила голову на стол.

Она увидела молодую женщину. Не очень молодую, но моложе мамы. Та ходила по саду, останавливалась возле каждого дерева, обнимала его ствол и всхлипывала, поднимая голову и всматриваясь в ветки. Ее прекрасные белокурые волосы волнами ниспадали ей на плечи. Она была одета в белую мужскую рубашку с закатанными рукавами и полами, завязанными над поясом старых рваных джинсов. В руках она держала куртку, очень похожую на куртку Бена. Она опустилась на землю, прижимая к себе эту вещь. Она плакала горько, как маленький ребенок, и ее тело сотрясали рыдания. Губы женщины повторяли чье-то имя, но Мерри не удалось его расслышать…

— Мер? — позвал ее Адам. — Что с тобой? Ты заснула?

— Я… Я устала. Ты обойдешься без меня?

— Я пойду лягу на кровать мамы и папы. Мне кажется, я опять стал маленьким. И мне не по себе.

Его рыжеватые веснушки ярко выделялись на почти прозрачной коже, так похожей на кожу Оуэна.

Мерри взъерошила его волосы.

— Давай, — кивнула она.

И снова положила голову на стол. Мередит уснула, но больше ей ничего не приснилось.

На другом конце города у магазина «Быстрая Экономия» сидящая в кабине грузовика своего приятеля Мэллори тоже опустила голову. Только не на стол, а на приборную доску. Дрю любезно предложил забежать в магазин и купить продуктов. Мэллори прослушала четыре или пять песен Анни Леннокс. Ее раздражало увлечение Дрю музыкой столетней давности. Под песню «Сладкие сны» ее сознание начало путаться. Сопротивляться этому состоянию Мэл не умела…

Она увидела парк. Красивый и ухоженный. Гораздо красивее поля для гольфа. Раскидистые деревья, на которых уже начинали распускаться цветы, склонили свои кроны над каменными скамьями. Она видела только одного человека. Но знала, что в парке есть кто-то еще. Мэлли знала, что это девушка и что она приближается.

Это место не было ни фермой, ни полем для гольфа, ни парком, но своей ухоженностью напоминало и первое, и второе, и третье.

В самом центре стоял высокий шпиль. Она его уже видела. Но где?

Во сне Мэллори подошла ближе к человеку, который сидел спиной к ней. Шел легкий дождик. Из-под земли пробивалась молодая трава.

Это был Бен. Мэллори никогда не видела его, но сейчас она нисколько не сомневалась, что это именно он.

Бен сидел на корточках перед шпилем, одетый в простые зеленые штаны и… Мэллори скорее почувствовала, чем увидела, приближение второго человека, девушки.

Бен улыбнулся, и пасмурный день озарился. Как и говорила Мерри, он был прекрасен. С широкой белоснежной улыбкой, полностью преображавшей его милое, грустное и торжественное лицо. Когда он встал, его белокурые, вьющиеся и непослушные, как у ребенка, волосы упали на лоб. Но что-то с ним было не так. Он напоминал радиосигнал на горной дороге, который то появлялся, то пропадал.

— Привет, — сказал он человеку, чья тень легла на еще нерастаявший снег. — Я так по тебе скучал. Пойдем со мной, Мерри. Пожалуйста. Это не будет больно. Тебе не будет больно. Я тебя люблю.