— Сами, — закричала она, — сами решайте! Меня больше не спрашивайте! Я теперь тут фигура бессловесная!

— Батюшки, — изумился Гранин, — кто это вас этак подхлестнул?

В ответ она только рукой махнула, сноровисто слепила снежок и запустила им в цыганского постреленка, сидевшего на плетеном заборе. В ответ раздался залихватский свист, и началось серьезное снежковое сражение.

Гранин же поспешил на поиски Шишкина. Мужики подсказали ему, провели в просторный сарай, где тепло пахло лошадьми, сеном, навозом.

— Красавица, — счастливый Шишкин указал на коренастую, невзрачную на первый взгляд лошадку неопределенной пегой масти.

Теперь стало понятно, отчего Сашу Александровну так всколыхнуло.

— Да неужто, — не поверил Гранин, а когда услышал, какую цену заломили за эту «красавицу» цыгане, и вовсе решил, что это не сделка, а сплошное надувательство.

Шишкин, однако, выглядел уверенным и в торг вступил с небрежностью истинного менялы.

Глядя на то, как они с цыганом-продавцом препираются — весело, с явным удовольствием и пониманием важности дела, Гранин подумал, что куда ему. Он не то что черту, младенцу с легкостью проспорит.

Обратно ехали неспешно. Саша Александровна, вспыльчивая и отходчивая, слушала шишкинские уговоры внимательно.

А тот соловьем разливался: мол, тонконогих породистых коней обязательно надо вязать с выносливыми труженицами, привыкшими к местным морозам.

— Вам же порода нужна не только для красоты, — говорил он, — а чтобы она сутки без продыху могла с повозкой нестись!

— Ну посмотрим, посмотрим, — сдалась Саша Александровна. — Придет весна — и все увидим.

— Первое поколение что, ерунда. На внуков смотреть надо!

У Гранина остро и больно заболело сердце.

Ах если бы и ему увидеть внуков! Поди Степка с Ванькой совсем уже взрослые, семьями обзавелись, ребятишек нарожали.

А Гранин все пропустил. Вся жизнь его сыновей — мимо.

И даже если канцлер проявит все же милость и скажет, где искать детей, то прошедших лет уже никак не вернуть.

Ненависть вспенилась посолоневшей слюной, какое там никому не причинять вреда! — убил бы сейчас Гранин канцлера, голыми руками бы придушил.

И тогда показалось ему, что за левым плечом и впрямь кто-то довольно, тихо смеется.

— И чего это вы, Михаил Алексеевич, призадумались? — Саша Александровна подъехала ближе. — Чего хотела от вас та старуха?

— Говорит, проклят я цыганским проклятием, — пожал плечами он, — и теперь следует мне выторговать у черта свободу.

Что же случится после? Если и правда получится — станет ли Гранин стариком, как прежде? Ну, хоть Саша Александровна будет рада найти своего дядюшку-лекаря.

— Кликуша и есть, — снова рассердилась она. — А задумались вы о чем? Только не говорите, что приняли всерьез такую ересь.

— Задумался о том, что завтра нам с Шишкиным надо в город. И вас не хочется оставлять одну — не ровен час, заявится снова граф, а в усадьбе только женщины да челядь.

— Ну так и езжайте спокойно, а я с вами поеду, — и Саша Александровна весело ему улыбнулась.

Хорошенькая она была в это мгновение, глаз не отвести. Румяная, ловко сидевшая в седле, с идеально прямой осанкой и стройная в мужском костюме, своенравная и свободная. Атаман разбаловал дочь, конечно, даже, пожалуй, перебаловал, но очарование Саши Александровны и заключалось не во внешней красоте, а в любви ко всему миру и твердой уверенности, что и мир всенепременно полюбит ее тоже.

И эту уверенность ей подарил атаман Лядов — не самый лучший отец, но, безусловно, бесконечно обожающий свою дочь.

Граф Плахов прибыл с визитом через несколько дней. Гранин находился в этот момент на заднем дворе, где они с Шишкиным размечали место под новую конюшню.

Решено было не откладывать строительство на весну, а работать в зиму — противно, зато не придется крестьян снимать с посевов. Шишкин заверил, что они обойдутся силами местных сельчан и нет нужды никого везти из города.

Конюшня планировалась с размахом — на несколько десятков лошадей, и еще всенепременно требовался ипподром, что вело к некоторой перепланировке парка.

Этим и была забита гранинская голова, когда прибежала Груня и попросила поторопиться в дом, чтобы помочь Изабелле Наумовне принять гостя, пока барышня прихорашивается.

Это сразу насторожило его: с утра Саша Александровна бродила по усадьбе в валенках и телогрейке, надоедала Шишкину, требуя конной прогулки, а когда он согласился, вдруг отдала ему Бисквита, а себе взяла Красавицу. Старый вояка так оробел перед породистым жеребцом, что едва не забыл прочитать длинную лекцию об отказе от кнутов.

Отсутствовали они долго, а когда вернулись, Саша Александра потребовала затопить ей внеурочно баню, потому что промерзла до кости, а пока забралась на старую печь в покоях для прислуги и заснула крепким младенческим сном, как была, в мужском верховом костюме, ибо терпеть не могла дамское седло.

И вот теперь — вздумала прихорашиваться перед графом, которого с первой встречи невзлюбила. Гранин вернее ожидал, что она так и встретит гостя — растрепанной и в штанах.

Изабелла Наумовна, которую графский титул приводил в трепет, взглянула на Гранина едва не с мольбой. Она истерзала кружевной платочек, не смея ни молчать, ни развлекать их сиятельство светской беседой.

Плахов с хозяйским видом прохаживался по передней взад-вперед, высокомерно поглядывая по сторонам.

Гранин скупо представился. Плахов, вопреки ожиданию, одарил его внимательным взглядом — стало быть, великий канцлер предупредил о шпионе в лядовском доме.

За все время в Грозовую башню было отправлено лишь одно письмо — со специальным поверенным, ждавшим в уездном городе. В послании том Гранин подробно писал, что Саша Александровна пила и ела, сколько изволила гулять и как была одета. Половину всего он сочинял на ходу, остальное было истинной правдой.

Конечно, канцлер сразу поймет, что Гранин придуривается, но чего еще он ожидал? Какие события могли случиться в тихой загородной усадьбе?

— Что ж барышня ваша все еще в девицах? — Плахов отвернулся от Гранина и обратился к Изабелле Наумовной с вежливой улыбкой, которая, впрочем, не могла смягчить грубости этого вопроса. — В ее возрасте у моей матери уже четверо было…

— К постригу готовлюсь, — раздался голос Саши Александровны, и в комнату вступила девица, облаченная в тусклое, глухое платье без самого крохотного клочка кружева. Над серым высоким воротничком находилось незнакомое лицо — дряблый рот, пухлые щеки с ярко-красными пятнами, черные глаза блестели насмешливо, но экзотический их разрез сполз кончиками вниз. От этого ли