Первые часы войны.

Суматоха на улицах. Суматоха по пригородным поездам, когда неурочно, от натуги, ревели слабосильные паровозы, дымом обдавая окрестности.

Они попали на Подол к вечеру того дня, но ее мужа – их отца – уже отправили на фронт и быстро убили.

Ни даты, ни места захоронения – ничего.

А они уезжали в теплушках.

На восток.

Мать и двое детей.

От Киева. Подола. От Бабьего Яра.

Мать заболела в дороге тифом. Их высадили на перрон узбекского города Бекабад, где Сырдарья вытекает из Ферганской долины в Голодную степь.

Мать там и умерла.

Морозный ветреный день. Гроб из занозистых досок, покрытый ветошью. Двое детей и возница. Комья мерзлой земли по крышке.

Война. Ненавижу. До боли. До вздоха.

Прошлась сапогами по детству эпоха…

Алика и сестру отправили в детский дом.

Голодно. Холодно. Без материнской ласки поутру: "Просыпайся, сынок…"

После седьмого класса он попал в суворовское училище.

Затем в офицерское.

Бравый лейтенант-артиллерист. Усики. Фуражка. Портупея через плечо.

Алик. Аврам. Авраам.

Авраама, праотца нашего, не называли Аликом. Да он и не был лейтенантом.

В свободное от службы время Алик рисовал, лепил, чеканил по меди.

После армии ему бы в Москву, в художественную студию, – жилья не было, денег не было, даже подушки под голову: вернулся в Киев, стал технологом. Химик-технолог на вредном производстве. С излишками сероводорода в цехах, где не миновать отравления.

Всё так же рисовал, лепил, писать начал стихи.

Они собирались группой, спорили на неподъемные темы – дети с Подола (и не с Подола тоже), которым до всего было дело.

"Осенью идем на Карадаг.

Жить будем в пещерах.

И найду я там сердолик и парчовую яшму, ночью буду слушать, как ворочается в скальной постели беспокойное осеннее море…"

Это была его жизнь.

Такая, а не иная.

Почему ей не быть такой?

Он любил Тамару. С юношеских ее лет.

Она предпочла меня.

Жена его – тоже Тамара.

"Бог дал жену. Детей я сделал сам. Чего уж проще? Взял жену и сделал…"

Детей своих любил.

Детям писал стихи.

Я из всех лесных

Зверей

Больше всех люблю

Ежей.

Если в шапку

Положить,

В шапке ежик

Может жить…

Мы уезжали. Он приехал прощаться.

Отдал ему все свои лазуриты, флюориты, сердолики и топазы, набор яшмы разных расцветок, которую собирал; отдал малахиты, рубины в куске породы, шлиф голубой яшмы – нежданный подарок геолога. А голубая яшма, как сказано, "балансирует энергии инь и ян в организме, восстанавливает ауру, соединяет человека с его внутренним духовным наставником".

Посадили Алика в такси, сын Женя поехал с ним на вокзал; последнее, за окном машины: заплаканное лицо друга, в руках наша желтая "Спидола".

Уже тогда он был болен.

Паркинсон чертов, всеядное наваждение – голубая яшма не помогла.

"Ну, как? Да так. Дети. Заботы. Болячки. Мир разделен, а вы далеко.

Знаю про вас всё или почти всё.

Одного не хватает – вашего присутствия…"

Посылали ему лекарства.

Год за годом.

Из Иерусалима – через Париж – в Москву – оттуда с проводниками поездов брат переправлял в Киев.

Лекарства помогали – поначалу.

"Счастлив, что хожу по земле, не волоча ногу.

Счастлив, что могу снова держать ручку и писать.

Здравствуйте, милые, дорогие мои! Здравствуйте!

Уже забыл, когда так заразительно смеялся!

Стал красив, черт возьми!

И всё благодаря вам…"

Ой, шуми, метель!

Веселись, метель!

Стелет ночь себе

На полях постель…

Чародей не отщелкивает на счетах, удалась жизнь или не очень.

Чародей – на то он и чародей: у него всё без запинки.

1990 год – первое наше появление в Москве.

Он – больной, заторможенный – приехал из Киева взглянуть на нас.

Это уже был другой, не прежний Алик.

Инвалид первой группы.

Я – до свиданья! Ухожу,

Отяжелевший и усталый,

Подобно долгому дождю,

В небытие, в забвенье, в старость…

2001 год.

Киев.

Фестиваль еврейской книги.

На стенде увидел его лицо на обложке – "А. И. Быховский. Моя поэзия".

Книга его предсмертная.

Встреча наша – посмертная.

Человек писал стихи.

Всю почти жизнь.

Уважьте – не судите строго.

Прощай, Подол. Шальная колесница

Бандитов и ревнителей миров.

Прощай, Подол. Еврейская столица –

Прибежище старух и босяков…

Прощай, Подол. Архангелы из детства,

Благословите плоть мою и кровь.

Прощай, Подол, бесценное наследство,

И жизнь моя, и слезы, и любовь.

Шли неприметной тропой по лесу…

…оглядывали придирчиво свои владения.

Лес под Звенигородом огромен.

Занимателен и добычлив.

– Смотри, – говорил, – крылышко на тропе. От крапивницы. Давай собирать крылышки от бабочек.

Сын – пятилетний – с интересом:

– Давай.

Птица, должно быть, подхватила на лету или паук оплел, а крылышком побрезговали, и оно опустилось с высоты, кружась и тускнея, потому как перестало быть бабочкой.

Собирателю такие не нужны.

Шли дальше.

– Смотри, – показывал, – хвост на тропе. От белки. Давай собирать беличьи хвосты.

С большим интересом: