– Стоп! – вдруг крикнул Тижибюс, как будто играл с приятелем в штандер. Услышав этот сигнал тревоги, возвестивший о приходе учителя, все бросились врассыпную, а Тентен кое-как рассовал по карманам только что развернутые покупки.

Всё произошло столь естественно и быстро, что отец Симон ничего не разглядел. А если что и заметил, то лишь общее выражение радости на детских лицах, еще накануне бывших такими мрачными и замкнутыми.

«Как удивительно, однако, влияет на детскую душу погода: солнце, гроза, дождь! Если вот-вот громыхнет или ливанет, они неуправляемы; им надо болтать, драться и двигаться. Если погода обещает славные деньки, они становятся трудолюбивыми и послушными. И веселыми, как зяблики».

Добряк, даже не подозревавший о тайных глубинных причинах радости своих учеников и занятый лишь сумбурными размышлениями о туманных методах педагогики, только понапрасну ломал себе голову.

Будто он не ведал, что дети, быстро осознавшие социальное лицемерие, никогда не раскрываются в присутствии тех, кто имеет на них хоть крошечное влияние! У них свой, отдельный мир, они становятся самими собой, по-настоящему самими собой, только в своей компании, вдали от изучающих и нескромных взглядов. И влияние на них солнца, как и луны, было лишь случайным и опосредованным.

Лонжевернцы принялись гоняться по двору, играть в пятнашки. Сталкиваясь, они говорили друг другу:

– Вот так-то, мы готовы. И нынче вечером вмажем им!

– Ага, нынче вечером!

– Черт побери, только бы они пришли. Уж мы им устроим!

Свисток, а затем и привычно высокомерный голос учителя: «Построились! Побыстрей!» – прервали обсуждение предстоящей битвы и перспективы грядущих военных подвигов.

В тот вечер лонжевернцы пребывали в неописуемой горячности. Ничто, никакая проблема, никакие досадные мысли о будущем не могли бы погасить их восторга. Следы от ударов дубинкой проходят, да им было плевать на них. Что же касается камней, то почти всегда, если они летели не из пращи Тугеля, лонжевернцы успевали увернуться от них.

Ребячьи глаза смеялись, искрились радостью, ярко выделяясь на исполненных ликованием лицах; толстые румяные щеки, налитые, как яблоки, полыхали здоровьем и весельем; руки, ноги, ступни, плечи, ладони, шея, голова – всё пришло в движение, всё вибрировало, трепетало в них. Ах, как легки они были на ногу! Сухой перестук их сабо из тополя, осины или орешника по отвердевшей дороге уже сам по себе представлял угрозу для вельранцев.

Они перекликались, поджидали, подзывали, толкались, возились, подзадоривали друг друга. Так засидевшиеся на поводке охотничьи собаки, которых наконец пускают по следу зайца или лисицы, покусывают друг другу уши и лапы, чтобы взаимно поприветствовать и поздравить друг друга и засвидетельствовать свое ликование.

Их воодушевление было по-настоящему захватывающим. Казалось, вслед за их броском к Соте, вслед за радостью их похода, как за музыкой военного оркестра, потянулось и бросилось вдогонку всё, что было молодого в деревне. Робкие маленькие девочки, зардевшись и не осмеливаясь идти дальше, проводили их аж до Большой Липы; рядом с ними, резвясь и потявкивая, бежали деревенские псы; даже коты, осторожные непонятные существа, крались по оградам в смутном желании последовать за ними. Стоя на порогах своих жилищ, обитатели деревни задавали мальчишкам вопросы. Те со смехом отвечали, что собираются поиграть. Но в какую игру!

Возле карьера Пепьо Лебрак направил их энтузиазм в полезное русло, предложив своим бойцам набить карманы камнями.

– При себе надо оставить не больше полудюжины, – сказал он, – а остальные сразу, как придем, выложить на землю. Для того чтобы толкать заряд, не надо весить как мешки с мукой. Если снаряды закончатся, шестеро малышей прихватят свои береты и пойдут наполнить их в Крысиный карьер – он ближе всего к лагерю.

Лебрак указал на тех, кому в случае необходимости будет поручена доставка провианта, вернее, пополнение запасов снарядов. Затем он приказал Тентену продемонстрировать разные предметы из казны, чтобы успокоить соратников и укрепить их дух. После чего, встав во главе отряда и, как всегда, взяв на себя роль разведчика, отдал приказ двигаться вперед.

Их появление было встречено камнем. Просвистев возле его лба, снаряд заставил Лебрака пригнуть голову. Повернувшись к товарищам, он легким кивком подал знак, что операция началась. Его солдаты немедленно окопались, и он каждому дал возможность разместиться поудобнее на привычном месте и убедился в том, что нынче вечером интуиция не подведет его вояк.

Вскарабкавшись на свое дерево, Курносый изложил ситуацию:

– Все эти вельранцы собрались на своей опушке, от мала до велика, от Тугеля-верхолаза до Мига-Луны, исполнителя.

– Тем лучше, – сделал вывод Лебрак, – по крайней мере, это будет славная битва.

Первые пятнадцать минут обычная волна оскорблений приливала то к одному, то к другому лагерю. Однако вельранцы не двигались с места – возможно, опасаясь, как бы голый неприятель не обрушил на него нынче вечером шквал снарядов, как накануне. Поэтому лонжевернцы, не сходя с места, спокойно ждали. Благодаря только что организованной услуге «мальчиков на побегушках», без перебоя поставлявших полные носовые платки камней, за которыми те ходили к скалам посреди леса, а потом сваливали их на опушке, снарядами они были обеспечены.

Солдаты неприятеля были скрыты стеной и деревьями, и видеть их можно было только время от времени.

Это совершенно не устраивало Лебрака: ему хотелось выманить врага на равнину, чтобы сократить расстояние, которое следовало пробежать, прежде чем пойти в атаку.

Убедившись, что противник не скоро сдвинется с места, генерал принял решение бросить в бой половину своего войска.

Он посоветовался с Курносым. Тот слез с дерева и заявил, что это его дело. Тентен, оказавшийся в арьергарде, места себе не находил при виде того, как они суетятся и хлопочут.

Курносый не терял времени даром. Вооружившись пращой, он приказал каждому из своих двадцати солдат запастись четырьмя камнями и скомандовал начало атаки.

Они договорились: рукопашной быть не должно – им предстояло только подойти к врагу поближе, закидать его ряды градом камней и немедленно отступить, чтобы избежать ответных действий, которые, разумеется, могут представлять опасность, хотя вражеские солдаты, несомненно, будут ошеломлены подобным натиском.