Первый раз ударив ее и прижав к полу, Уайлдер попытался записать ее прерывистое дыхание, но ленту зажевало. Он аккуратно расправил ленту, нагнулся и снова начал шлепать женщину; и остановился, только когда записанные крики его удовлетворили. Во время неуклюжего полового акта на матрасе в детской спальне Уайлдер оставил включенный магнитофон рядом на полу и проигрывал запись короткого насилия, с наложенным треском разрываемой одежды и злобного пыхтения.

Потом ему наскучили и женщина, и игры с магнитофоном; он зашвырнул аппарат в угол. Звук собственного голоса, пусть и грубого, вносил какую-то дисгармонию. Говорить вообще не хотелось, как будто слова придавали всему неправильный смысл.

Шарлотта оделась, и они вместе позавтракали на балконе, сидя за столом по чудным правилам прежнего мира. Шарлотта ела остатки мяса из банок, которые нашла на полу. Уайлдер допил кларет и обновил красные полосы на груди. Поднимающееся солнце согревало его распахнутое лоно, и он ощущал себя довольным мужем, который завтракает с женой на террасе виллы, прилепившейся к склону горы. Он простодушно хотел рассказать Шарлотте про свое восхождение на высотку и робко показал на крышу. Но Шарлотта не поняла; запахнув порванную одежду вокруг крепкого тела, она тупо смотрела вдаль.

С балкона Уайлдер видел крышу высотки — меньше чем в дюжине этажей над ним. Такая высота ударяла в голову даже сильнее содержимого бутылки. Он уже мог разглядеть птиц, усевшихся в ряд на перилах — они, несомненно, ждали, когда он явится и примет командование.

Внизу, на балконе 20-го этажа, мужчина готовил еду на огне — подкладывал отломанные ножки кофейного столика в ворох тлеющих палок, на которых балансировала консервная банка.

К краю автостоянки подъехала полицейская машина. Несколько жильцов высотки — аккуратно одетые в костюмы и плащи, с портфелями в руках — как раз отправлялись в этот ранний час на работу. Оставленные на подъездных дорожках автомобили не давали полицейским доехать до входа; они вышли из машины и заговорили с жильцами. Обычно никто не стал бы отвечать чужим людям, но сейчас жители собрались вокруг двух полицейских. Уайлдер удивился — неужели собираются слить информацию? Впрочем, не слыша ни слова, он все же понимал, о чем они говорят. Жильцы явно успокаивали полицейских, что все в порядке, невзирая на мусор и битые бутылки вокруг здания.

Решив проверить защищенность квартиры, прежде чем ложиться спать, Уайлдер выглянул в коридор. Потянуло богатыми ароматами. Как и мусор, так и экскременты жителей верхних этажей явно отличались по запаху.

Вернувшись на балкон, Уайлдер посмотрел, как полицейские садятся в машину и уезжают. Из двух десятков жителей, которые продолжали каждое утро выходить на работу, трое повернули обратно к высотке, явно выбитые из колеи общением с полицией.

Больше они и не попытаются выйти. Не за горами полное отключение высотки от внешнего мира, — и оно совпадет с его появлением на вершине. Умиротворенный такой картиной, Уайлдер сел на пол, положил голову на плечо Шарлотте Мелвилл и заснул, пока она гладила винные полосы на его груди и плечах.

В сумерках, усилив охрану, Энтони Ройял приказал зажечь свечи на обеденном столе. Держа руки в карманах смокинга, он стоял у окна пентхауса на 40-м этаже и смотрел на бетонные площади комплекса. Все, кто ездил сегодня на работу, уже припарковали машины и пошли домой. Дождавшись их возвращения, Ройял почувствовал, что может расслабиться — так капитан, давно готовый поднять паруса, встречает последних членов экипажа из увольнения на берег в иностранном порту. Вечер начался.

Ройял сел во главе стола в дубовое кресло с высокой спинкой. Пламя свечей играло на серебряных приборах и золотой тарелке, отражалось в шелковой отделке смокинга. Как обычно, Ройял улыбнулся нарочитости обстановки, напоминающей дешевую телерекламу продукции для светского общества. Три недели назад они с Пэнгборном решили переодеваться к ужину каждый вечер. Ройял велел женщинам максимально раздвинуть стол в столовой, чтобы сидеть во главе стола спиной к высоким окнам и освещенным этажам соседних высоток. По его приказу, женщины достали из тайников свечи и серебряную посуду и готовили мудреные блюда. Тени женщин качались на потолке — словно в столовой палате феодала. Сидя в кресле на дальнем конце длинного стола, Пэнгборн уместно восхищался.

Разумеется, гинеколог прекрасно понимал, что маскарад не имеет смысла. Всего в шаге, за границей освещенного свечами пространства, у стены толстым слоем лежали мусорные мешки. Коридоры и лестницы были набиты поломанной мебелью и перекрыты баррикадами из стиральных машин и морозильных камер. Шахты лифтов превратились в новые мусоропроводы. Ни один из двадцати лифтов высотки не работал, в шахтах копились кухонные отходы и трупы собак. Хоть какое-то подобие цивилизации осталось только на трех верхних этажах, в последнем племени высотки. Ройял и Пэнгборн ошибочно полагали, что под ними всегда останется какая-то общественная структура, которой можно повелевать. На самом деле высотка скатывалась в мир вообще без социальной организации. Кланы распались на мелкие группки убийц и одиноких охотников, которые ставили ловушки на людей в пустых квартирах или настигали неосмотрительных врасплох в лифтовых холлах.

В комнату вошла женщина, держа в сильных руках серебряный поднос. Приглядевшись, Ройял узнал миссис Уайлдер. Она была в изящном брючном костюме Анны; не в первый раз Ройял подумал, что эта умная женщина очень легко приспособилась к верхнему уровню высотки. Две недели назад, когда ее, брошенную Уайлдером, нашли съежившуюся с сыновьями в пустой квартире на 19-м этаже, она была совершенно истощена и замучена; то ли в поисках мужа, то ли повинуясь смутному инстинкту, она начала подъем. Разведгруппа доставила ее на последний этаж. Пэнгборн хотел вышвырнуть эту анемичную бродяжку, но Ройял не позволил. Где-то внизу еще пытался совершить восхождение на высотку Уайлдер; его жена может оказаться ценной заложницей. Ее отвели к группе брошенных жен, которые вместе с детьми жили в соседней квартире и выполняли роль прислуги.

Очень скоро к миссис Уайлдер вернулись сила и уверенность, и она вновь стала прежней: серьезной и привлекательной женой напористого тележурналиста, появившегося в высотке год назад.

Ройял обратил внимание, что женщина убирает приборы перед креслом Пэнгборна, укладывая безукоризненно чистое серебро на поднос.

— Вы что-то знаете? Я так понимаю, он не придет сегодня вечером?

— И завтра, и после. Он решил отказаться от приема пищи — совсем. — Миссис Уайлдер взглянула через стол на Ройяла, словно сочувствуя ему, и буднично добавила: — Я бы с доктором Пэнгборном была поосторожнее.

— Понимаю.

— Когда такого человека, как доктор Пэнгборн, перестает интересовать еда, логично предположить, что он нашел более интересную работу зубам — и гораздо более опасную.

Ройяла не удивило, что совместные ужины подошли к концу. И он, и Пэнгборн предвидели неизбежный распад последнего клана высотки, и теперь, забрав своих женщин, они укрылись в штабах на противоположных концах крыши. Пэнгборн перебрался в пентхаус, принадлежавший покойному ювелиру. Странно, подумал Ройял, все возвращается к началу — каждый жилец замыкается в своей квартире.