Удивительно ли, что Фрайрайх вел себя подобным образом? Большинство из нас не бросает обвинения в убийстве в лицо коллегам, потому что в состоянии поставить себя на их место; мы можем понять чувства другого человека и пробудить такое же чувство в себе самом. Мы способны на сочувствие, поскольку нас всегда поддерживали, понимали и утешали в наших страданиях. Поддержка окружающих учит нас сопереживать чувствам других людей: так закладывается фундамент эмпатии. Но в годы формирования личности Фрайрайха все близкие ему люди умирали или покидали его. Одинокое и безрадостное детство оставило после себя лишь боль и злость.

Один раз, прервав воспоминания о своей карьере, Фрайрайх принялся яростно критиковать идею помещать неизлечимо больных раковых пациентов в хосписы. «Столько врачей настаивают на переводе больных в хоспис. Но разве так можно относиться к людям? – Когда Фрайрайх приходил в возбуждение, у него повышался голос и двигались челюсти. – Вы ведь что говорите: “У вас рак, и вы умираете. Вас мучают ужасные боли. Я отправлю вас в место, где вы сможете умереть в приятной обстановке”? Я бы никогда не смог сказать такое пациенту. Я бы сказал: “Вы страдаете, вам больно. Я облегчу ваши страдания. Умрете ли вы? Может быть, нет. Я каждый день вижу чудеса”. Ни в коем случае нельзя быть пессимистом, если для людей ты единственный источник надежды. По вторникам я совершаю обходы с интернами, и иногда кто-то из них говорит: “Этому пациенту восемьдесят лет. Безнадежный случай”. А вот и нет! Трудный случай, но не безнадежный. Нужно придумать что-нибудь, найти способ помочь им, потому что у людей должна быть надежда». – Он практически кричал. – Я никогда не впадал в депрессию. Никогда не сидел с родителем, оплакивая умирающего ребенка. Как врач я никогда такого себе не позволяю. Как родитель, наверное, я бы так и поступил. Если бы умирал мой ребенок, я бы сошел с ума. Но будучи врачом, ты клянешься дарить людям надежду. Это твоя работа».

В таком духе Фрайрайх продолжал несколько минут, пока вся мощь его личности не выплеснулась наружу, захлестывая все вокруг. Все мы хотим иметь врача, который не опускает руки и не теряет надежду. Но при этом мы хотим иметь врача, который может встать на наше место и понять, что мы чувствуем. Мы хотим, чтобы с нами обращались уважительно, а уважительное отношение требует эмпатии. Способен ли Фрайрайх на эмпатию? «Я никогда не впадал в депрессию. Никогда не сидел с родителем, оплакивая умирающего ребенка». Если бы нас спросили, пожелали ли мы кому-нибудь такое детство, как у Фрайрайха, мы бы наверняка дали отрицательный ответ, ведь при таком детстве из человека ничего хорошего не получится. Нельзя вырасти «не пострадавшим» при подобном воспитании.

Или можно?

5.

В начале 1960-х годов психолог Марвин Айзенштадт запустил проект по интервьюированию «креативных личностей» – новаторов, представителей творческих профессий, предпринимателей. Он пытался выявить те или иные закономерности и тенденции. Анализируя ответы, он обнаружил странный факт. На удивление большое число людей в детстве потеряли одного из родителей. Но изучаемая им группа была настолько мала, что Айзенштадт понимал: данный факт вполне можно списать на случайное совпадение. Однако эта странность не выходила у него из головы. Что если это не простое совпадение? Что если за этим стоит нечто важное? В психологической литературе уже встречались упоминания об этом феномене. В 1950-х годах, изучая выборку из известных биологов, специалист по истории науки Энн Роу отметила, что многие из них лишились в юном возрасте по крайней мере одного родителя. Аналогичное наблюдение было сделано несколькими годами спустя в исследовании, касавшемся знаменитых поэтов и писателей: Китса, Колриджа, Свифта, Вордсворта, Эдварда Гиббона и Теккерея. Оказалось, более половины потеряли мать или отца до пятнадцати лет. Связь между карьерными достижениями и тяжелой утратой в детстве относилась к тем случайным фактам, которые не поддавались какой-либо интерпретации. Поэтому Айзенштадт принял решение осуществить более амбициозный проект.

«К работе я приступил в 1963–1964 годах, – вспоминает Айзенштадт. – Начал с энциклопедии Britannica, а затем подключил еще энциклопедию Americana. – Айзенштадт выбрал из числа знаменитых людей, от Гомера до Джона Кеннеди, тех, кто удостоился более чем одного столбца в одной из энциклопедий. Ему казалось, что такой объем энциклопедической статьи отражает значительность личности. В итоге он получил список из 699 человек. После этого ученый принялся методично изучать биографию каждого члена списка. – На это ушло десять лет, – говорит Айзенштадт. – Я штудировал все доступные книги на иностранных языках, посетил Калифорнию, Библиотеку конгресса и генеалогическую библиотеку в Нью-Йорке. Искал столько биографий с потерей родителей, сколько мог, пока не решил, что получил статистически значимые результаты».

Из 573 знаменитых людей, по которым Айзенштадт сумел отыскать надежные биографические данные, четверть потеряла по меньшей мере одного родителя в возрасте до десяти лет. К пятнадцати годам хотя бы одного родителя лишились 34,5 %, а к двадцати годам – 45 %. Даже для XIX века, когда продолжительность жизни из-за болезней, несчастных случаев или войн была гораздо ниже, чем сейчас, это поразительные цифры.

Примерно в то же время, когда Айзенштадт занимался своим проектом, историк Люсиль Иремонгер принялась за написание биографий английских премьер-министров. В поле зрения ее интересов лежал период с начала XIX века до Второй мировой войны. Какое образование и качества, задавалась она вопросом, помогли сформировать личность, способную подняться на вершину британской политики в период, когда страна была самой могущественной державой в мире? В процессе работы она, как и Айзенштадт, обнаружила факт, который, по ее собственным словам, «встречался так часто, что я задумалась, не является ли он чем-то большим, чем простая случайность». 67 % из числа премьер-министров в ее исследовании остались без отца или матери до достижения шестнадцати лет. Это приблизительно в два раза выше соответствующего показателя у представителей высшего сословия Великобритании того времени, – той социально-экономической прослойки, выходцами из которой было большинство премьеров. Схожая закономерность прослеживается и среди американских президентов. Двенадцать из 44 американских президентов – начиная с Джорджа Вашингтона и заканчивая Бараком Обамой – лишились отца в юном возрасте[28].

С тех пор тема трудного детства и потери родителей с завидной регулярностью поднимается в научной литературе. В работе психолога Дина Саймонтона, к примеру, можно найти увлекательный отрывок, в котором он пытается разобраться, почему так много одаренных детей не в состоянии реализовать заложенный в них потенциал. Одной из причин, делает он вывод, является «унаследованное избыточное количество психологического здоровья». Дети, не оправдавшие ожиданий, «слишком послушны, податливы и лишены воображения, чтобы совершить прорыв с помощью той или иной революционной идеи». «Одаренные дети и вундеркинды с наибольшей вероятностью вырастают в условиях семейной поддержки. Гении же, напротив, вырастают в более суровой среде» – пишет Саймонтон.