— Послушайте, я все затеял. А теперь передумал. Как заказчик проекта, я его закрываю!

Раппопорт отложил вилку, посмотрел синим взглядом и сказал:

— Ты ревнуешь. Это значит, дела идут отлично. И, вопреки твоему больному разуму, я рекомендую продолжать. Все согласны?

Леша и Семен Борисович кивнули. Я встал и взмахнул рукой для убедительности.

— Тогда я объявляю предприятие банкротом! Никто не получит ни копейки!

— Ну, Севочка, деньги вообще не проблема! — заметил любитель психологии Семен Борисович.

— А я все Кате расскажу!

Иннокентий азартно хлопнул в ладоши.

— Не расскажешь! Ты втрескался по самое это самое. Развенчание интрижки — самоубийство. Расскажешь — потеряешь ее навсегда!

В ответ я сказал такое, чего сам от себя не ожидал:

— Только попробуйте ее обидеть. Зарежу! Всех троих!

Повернулся и ушел. И ящерицу-утку доедать не стал.

Постучалась в дверь, говорит:

— Скажи: «Выходи за меня замуж».

— Выходи… нет, стой. Чего это?

— Все понятно, — говорит она и уходит вниз. Я хожу по комнате, сажусь, вскакиваю, дергаю себя за нос и уши. Открываю окно, там дождь. Выставляю голову под капли, делаю пять глубоких вдохов. Потом спускаюсь в кухню, подхожу, встаю на колено.

— Катя, выходи за меня замуж.

— Не выйду.

Тут я поднимаюсь, тоже говорю «все понятно» и возвращаюсь в кабинет. В этот день я точно ничего больше не напишу.

Джин Фаулер сказал: «Писать — легко. Нужно лишь сидеть и смотреть на чистый лист, пока на лбу не выступят капли крови». Конечно, это не так. Фаулер слукавил, сильно преуменьшив тяготы нашей профессии.

Во-первых, вы никогда ничего не напишете, если проверите почту или новости. Тут же встретится потрясающая информация о подорожании квартир в Гватемале. Потом сведения о концептуальной «тойоте», рейтинг купальников, мультик про кота и муху. Через шесть часов, измочаленный и злой, вы уйдете на кухню. Будете жарить картошку и рыдать от собственной никчемности.

Теперь предположим, у вас стальная воля. Вы с вечера сломали телевизор. Вы настолько разумны и рациональны, что раздавили каблуком прибор — домик, в котором гномики добывают интернет. Сегодня (это клятва) вы напишете минимум пять слов. И пока они не напишутся, вы будете сидеть в этой позе, на этом стуле, перед этим монитором. Даже если придется так просидеть остаток жизни. Скоро вы научитесь не замечать смены сезонов, соседей, тортов, семейных чаепитий. Станете путать утро с вечером и маму с папой. За обедом повадитесь говорить тексты своих персонажей, перестанете бриться, в чужих речах будете слышать только дурную стилистику. На стену приклеите два плаката. Один с главным правилом индийских литераторов:

«Сократить фразу на одну краткую гласную — такая же радость, как родить сына».

Второй — с пословицей, которая без единого местоимения, наречия и прочих паразитов описывает целую жизнь:

«В девках сижено — плакано, замуж хожено — выто».

По-хорошему, после этой пословицы все писатели мира должны бы прекратить писать. Потому что литературы совершеннее не бывает. Но мы все равно пишем, ибо совести у нас нет.

Неспособность писать ведет к истерикам и срывам. Домашние нас избегают и, выходя в коридор, приговаривают: «Кажется, ушел». Вы угробите сердце кофеином и сигаретами, растолстеете. Если повезет, не слишком прославитесь. Потому что с популярностью приходит абсолютная немота. И подбор нужного слова превращается в роды корабельного якоря.

И все лишь затем, чтобы получить десяток писем от поклонниц. Каждая назовет вас гением, признается, что жила во тьме, но теперь все расцвело и колосится. Вы перевернули жизнь, впустив в нее свет. Во втором письме читательницы расскажут забавные факты из своих молодостей. В третьем дружно спросят, какие женщины вам нравятся. Через два месяца и триста посланий все они назовут вас лжецом, мерзавцем и самовлюбленным павианом. Потом спросят прощения. Снова расскажут о себе, уже поинтимней, иногда с фотографиями. И так по кругу. А что вы не участвуете в переписке, они даже не заметят.

Мне повезло. Я совсем не знаменит, и жизнь моя летит непонятно куда. Это лучшие условия для творчества. Я отменил завтраки в гостиной, снова отключил телефон. Наушники снимал только к ночи. Прислушивался. В Катиной спальне было тихо. Я вздыхал, писал пальцем на стене «Катя» и засыпал.

Как прошли эти недели — совсем не помню. Спал днем, по ночам тушил курицу, пил чай в промышленных масштабах. Если было жарко, надевал мокрую майку. Открывал компьютер и проваливался в измерение, где люди ссорятся без злости, а красавицы симпатизируют чудовищам. Где все любят всех, даже меня. Потом перечитывал, стирал половину или все. Ел, спал, снова работал.

Но однажды раздался сильный грохот, разбивший мою трансцендентность. Этот рокот ощущался хвостом. Так аквариумные рыбки чувствуют землетрясение. Снял наушники — и правда, далеко внизу, у центра Земли, шло побоище. Крестоносцы врезались в ополченцев Александра Невского, и вот-вот начнется охват с флангов. Крики, ругань, лязг железа, стены дрожат. С точки зрения военной доктрины, спешить не следовало. Прежде чем вмешаться, убедитесь, что противники насладились общением. Стороны должны утомить друг друга, тогда их легче мирить. С другой стороны, и медлить опасно. Немцы с новгородцами разнесут жилище, а мне ремонтировать.

Спустился вниз, увидел приятное — Генрих душит Алексея. Тот в ответ лишь царапается, как прижатая в сортире отличница.

Битвы следовало ожидать. Наш муж где-то пропадал и обнаружил вдруг, что свято место почти занято. Он зачастил со свиданиями, но поздно. Алексей прочно подружился с Катей. А теперь эти лоси сцепились. Уже опрокинули стол, смяли ковер и вообще внесли в интерьер нотку хаоса. Разгар битвы был не очень зрелищен. Бойцы лежали на полу, крепко обнявшись. Яростный Генрих одолевал. Его позицию с некоторыми купюрами можно было назвать верхней. Алексей оказался достаточно верток, чтобы его не задушили, но и не настолько, чтобы сбежать. Катя металась, выкрикивая лозунги «прекратите!» и «как вам не стыдно!» Все зря. Всем на свете женихам нравится друг друга убивать.

Я болел сразу за обоих. Множественные травмы средней тяжести украсили бы каждого из противников.

— Что ты стоишь, растащи их! — крикнула Катя.

— Зачем? Сейчас один прибьет второго, и конфликт сам собой погаснет.

— Ты идиот?

— Когда это мы перешли на ты?

— Хорошо, вы идиот?

Она даже когда орет, все равно прекрасна. Кудри растрепанны, глаза сияют. И эти ее коленки… Вроде бы скандал не должен влиять на восприятие, а все равно мне кажется, сейчас они еще красивее. Залюбовался даже. И подумал вдруг, чего мне терять-то. Если не сделаю сейчас, то потом повода не будет. Я быстро подошел и поцеловал ее. Не в ноги, конечно, в губы. Но довольно плотно. Она вырвалась, влепила пощечину. Сказать ничего не могла, гормон возмущения затопил ее речевой центр.