— Вы должны заплатить долги, Ваше высочество или как вас там называть. Директор почт запретил подавать вам лошадей, пока вы не заплатите.

— Послушайте, синьор, — спокойно сказала принцесса, — вам все будет уплачено. На днях я должна получить большие деньги…

— Это нас очень радует, — ответили в толпе. — Но вы должны заплатить нам сейчас маленькие деньги, иначе вас не выпустим.

Из дома к карете уже бежали Доманский и Черномский с обнаженными шпагами. Но нападавшие выхватили свои шпаги, и вокруг кареты завязалось сражение…

Христенек со шпагой бросился в толпу сражавшихся, когда занавески кареты вновь раздвинулись и два револьвера уставились на нападавших.

— Шпаги в ножны, — спокойно сказала принцесса. — Иначе я пристрелю вас, банкир Беллони. — Она направила оба дула на высокого человека в маске. — Да, да… даже под маской я узнаю вас по препротивному голосу! Я не шучу… Обычно считают до трех, у меня привычка считать до двух, далее мне становится скучно.

Она разрядила пистолет.

— Не надо! — в ужасе закричал человек в маске.

— Я пробила вашу шляпу ровно на дюйм выше головы. Это последнее мое предупреждение.

— Уберите шпаги, — проворчал человек в маске. — Но учтите, вы считаете до двух, и я тоже… На третий день вы, а также господа Доманский и Черномский, подписавшие ваши векселя, будете препровождены в тюрьму. И не пытайтесь бежать: Рим не Париж, за каждым вашим шагом будут следить.

Беллони и его люди уходили по узкой римской улице. Иногда они оборачивались и грозили кулаками…

У кареты остались Доманский, Черномский и Христенек. Лейтенант вложил шпагу в ножны и учтиво поклонился принцессе.

— Кто вы, прекрасный юноша? — усмехаясь, спросила принцесса из окна кареты.

— Я посланный, Ваше высочество.

Лицо принцессы тотчас стало недоверчивым.

— От кого, сударь?

— От того, кому вы писали. От командующего Российским флотом Его сиятельства графа Алексея Григорьевича Орлова.

— Вы русский? — хмуро спросила принцесса.

— Я славянин из Рагузы, но состою на русской службе. Мне пришлось оставить службу, чтобы прибыть сюда, не вызывая подозрений.

Принцесса обратилась к Доманскому.

— Пригласите господина… — Она вопросительно посмотрела на лейтенанта.

— Лейтенант Христенек. Иван Христенек.

— …синьора лейтенанта зайти к нам в ближайшие дни.

Она вышла из кареты.

— Послезавтра в час дня Ее высочество будет ждать вас, — сказал Доманский Христенеку.

— Через день ровно в час дня я стоял у дома принцессы…

Христенек постучал в дверь. Открыл слуга.

— Как доложить?

— Иван Христенек, бывший лейтенант Российского флота.

— Не велено принимать, — сказал слуга.

— Ты в своем уме, братец? Мне назначено.

— Принимать не велено.

В прихожей появился Доманский.

— Ее императорское высочество… — начал Доманский и уставился на Христенека, будто желая понять, какое впечатление произвел на него титул. Лицо лейтенанта выразило почтение. — Ее императорское высочество не принимает по случаю нездоровья.

— Когда разрешите наведаться?

— Зайдите послезавтра в час дня, — откровенно издеваясь, сказал Доманский.

В своем доме Христенек принимал английского банкира Дженнингса.

— Вы предложите ей две тысячи червонцев от имени графа и уплату всех ее долгов банкирским домам Беллони и Морелли.

— Я хочу предупредить… — начал Дженнингс. — Для нормального человека это огромная сумма, на нее можно жить всю жизнь. Но она все просадит за неделю.

— Господин Дженнингс, вам все будет уплачено.

— Я знаю, но мне попросту жалко денег. Свои они или чужие, но это деньги. Я предупреждаю: эта женщина их проглотит и не почувствует.

— Итак, вы предложите ей от имени графа две… нет, три тысячи червонцев. И я жду вас с нетерпением, мистер Дженнингс.

Поздним вечером банкир Дженнингс вернулся в дом Христенека.

— Вы не поверите… — сказал банкир, опускаясь в кресло.

— Не взяла?! — в восхищении спросил Христенек.

— Сначала схватила… думала, что это от меня, что я поверил наконец в ее сказки. Но когда узнала про графа, сказала, что весьма благодарна, но в деньгах не нуждается, ибо ждет большую сумму из Персии со дня на день. Ну, дальше пошли султаны, принцы, короли…

— Вы должны предупредить всех римских банкиров, — начал Христенек.

— Можете не беспокоиться, никто в Риме не ссудит ей ни гроша. Так что можете спокойно ждать. Послезавтра к ней придет полиция и уведет поляков. Это она бы еще пережила. Но жить, не швыряя деньгами… Нет, это совершенно для нее невозможно. Так что ждите спокойно: я уверен — все случится завтра утром.

— На следующее утро я был у дома принцессы…

Христенек стоит у дома принцессы. Он хотел было постучать, но дверь дома открылась, и оттуда выпорхнула принцесса.

— А я как раз собираюсь на прогулку, — сказала она, сияя улыбкой. — Как здесь тепло в декабре! А у нас на родине сейчас, должно быть, морозы. В Петербурге в декабре такие холода…

— Я никогда не бывал в Петербурге. Граф взял меня на службу в Ливорно.

— Ничего, побываете. У вас еще все впереди, мой юный друг! Помню, в детстве: идет снег, топится печь… А в Сибири морозы — железо трещит и лопается! Я так скучаю по своей стране. Однако что ж мы стоим? Не соблаговолите, лейтенант, сопровождать меня на прогулку?

Принцесса и Христенек верхом едут по Риму.

— Наш банкир Дженнингс в совершеннейшем удивлении. Признаюсь, и я удивлен не менее. Граф считал, что, заплатив долги Вашего высочества, он тем самым изъявит свою готовность…

Принцесса молчала.

— …изъявит свою готовность содействовать тому делу, о коем вы ему писали. Но вы не только не приняли услуг банкира… я до сих пор не могу передать вам письмо графа. Я просто не знаю, как сообщить обо всем этом Его сиятельству.

— Письмо при вас, лейтенант? — спросила принцесса.

— Да. Граф написал его по-немецки, он не силен во французском, но я могу вам перевести.

— Благодаря образованию, полученному щедротами моей августейшей матери, я понимаю и по-немецки, — улыбнулась принцесса.

Она взяла письмо, торопливо разорвала конверт. По ее судорожным движениям было ясно, как давно ей не терпится его прочесть. Не слезая с лошади, она пробежала письмо глазами. Потом взглянула на лейтенанта.