Джиованни Альбани — кардинал-протектор Польского королевства, декан Священной римской коллегии. В 1774 году по Риму действительно ходили слухи, что он будет избран папой. К карете принцессы подошел человек в сутане.

— Секретарь кардинала аббат Рокотани. Через него она ведет все переговоры с кардиналом, запертым во дворце, — продолжал объяснять Христенеку Рибас.

Доманский и Черномский выходят из кареты принцессы, почтительно помогают ей ступить на землю. Принцесса в низко опущенном на лицо капюшоне идет рядом с аббатом. Они о чем-то беседуют. За ними следует сонный молодой итальянец.

— Это слуга аббата Рокотани, — поясняет Рибас. — Каждый месяц будешь выдавать ему три цехина. Христенек расхохотался.

В доме на Марсовом поле Христенек и Рибас вновь заняли место у окна: следят за улицей — ждут возвращения принцессы.

— Содержание дома стоит пятьдесят цехинов, — продолжал вводить Христенека в курс дела Рибас, — кареты — тридцать пять цехинов, слуг — пятьдесят цехинов. Короче, она вся в долгах… И кардинал Альбани ее последняя надежда. Все ее бриллианты, все ее лучшие платья в ломбарде. И притом каждый вечер пиры и приемы. Никогда не видел такой мотовки. Я позаботился, чтоб ей предъявили векселя.

— А не сбежит ли попросту из Рима? — спросил Христенек.

— Вы ее поняли. Она действительно сбежала в свое время вот так из Парижа и из Рагузы. Но я уже рассказал кредиторам. Поглядите на ту сторону улицы…

По мостовой в плаще и в широкополой шляпе слонялся человек. Взад и вперед, — Его нанял банк Беллони, которому она должна фантастическую сумму. Он следит за ее домом. Другой человек нанят банком Морелли. И ездит за ней по городу. Да она и сама сейчас не сбежит. У нее надежда продолжать игру. Она письма написала прусскому королю и султану. Главный расчет — этот Альбани. Ему пятьдесят четыре, и она очень рассчитывает на свои чары. Но ей нужна встреча! А Альбани заперт в конклаве. Ей же не терпится! Она вообще не умеет ждать. Недавно она решила переодеться в мужское платье и проникнуть в конклав. С трудом ее отговорил ее любовник Доманский.

— Откуда вы все знаете, сударь?

— Три цехина его камердинеру, — вздохнул Рибас.

— Сударь, я все больше радуюсь, что судьба свела меня с вами, — засмеялся Христенек.

Из дома принцессы вышли двое в сутанах. И, крадучись, быстро пошли прочь по улице.

А вот и отцы иезуиты. Орден упразднен бывшим папой. Но она уже пообещала им помощь папы будущего. Сейчас вокруг нее множество этих коварных созданий. Орден распущен, но еще как силен! Поживете в Риме — почувствуете.

— Ну баба! — восторженно сказал Христенек.

В дверь троекратно постучали. Рибас отворил. На пороге стоял тот самый молодой сонный итальянец — слуга Рокотани. Он тихо и долго что-то говорил Рибасу по-итальянски. Рибас слушал, а потом со вздохом передал итальянцу деньги.

— Деньги, деньги… Только русский граф может такое выдержать, — проворчал Рибас, вернувшись к окну. И пояснил Христенеку: — Она пригласила аббата Рокотани сегодня на ужин. Будет просить деньги — это ее последняя надежда.

Рибас взглянул на часы.

— Пожалуй, и мне пришло время в адово пекло заглянуть.

Рибас надел шляпу.

— Ох-хо-хо… — зевнул Христенек.

— Сосни с дороги, — ласково сказал Рибас, — чую, скоро тебе выходить на сцену с графским предложением.

Рибас стоял у великолепной мраморной лестницы. По лестнице к Рибасу величественно сходил Доманский.

— Чем могу служить? — вежливо спросил поляк.

— Я хотел бы видеть, синьор, Ее высочество принцессу Елизавету Всероссийскую.

— Синьор ошибся. Этот дом принадлежит польской графине Зелинской.

Рибас поклонился и сказал:

— И все же я мечтал бы увидеть, синьор, Ее императорское высочество принцессу Елизавету Всероссийскую, путешествующую под именем графини Зелинской. — И добавил: — Я привез письмо от ее жениха Его высочества князя Филиппа Фердинанда Лимбурга. И могу передать только в собственные руки.

— Боже мой! Письмо от Филиппа, — раздался за спиной Рибаса женский голос.

И маленькая дверь в стене распахнулась. Принцесса, в красной амазонке, с распущенными волосами, стояла в дверях.

«Слушала за дверью…» — усмехнулся Рибас.

Они сидели в узкой маленькой комнате на втором этаже. Доманский молча стоял у дверей, а принцесса и Рибас беседовали у окна. Иногда Рибас поглядывал на окно дома напротив, где за шторой прятался Христенек.

— В добром здравии мой супруг? — щебетала принцесса. — Ах, милый моему сердцу Оберштейн, я так тоскую…

Она открыла письмо, быстро пробежала его и передала Доманскому:

— В мой архив.

Доманский ушел с письмом. Беседа продолжалась.

— Я напишу князю и отправлю послание со своим человеком. Когда вы возвращаетесь туда?

— Завтра утром, Ваше высочество.

— Замечательно! Вы можете сегодня отужинать у меня. Я жду к себе аббата Рокотани — секретаря Его высокопреосвященства польского кардинала Альбани.

«Это чтоб я сообщил Лимбургу, как хороши ее дела…»

Она посмотрела на часы и сказала:

— Прошу вас обождать. Я должна непременно сегодня отписать в Неаполь моему новому другу — английскому посланнику лорду Гамильтону.

И она исчезла за дверью. Рибас остался один. Постепенно маленькая комнатка стала наполняться людьми — появились слуги, оба поляка, камеристка принцессы. Все столпились в маленькой комнате, когда слуга объявил:

— Аббат Франциск Рокотани.

Рокотани вошел в комнату.

«Ишь, выбрала комнату узкую — чтоб слуг казалось поболее. Ох и хитра».

— Принцесса ждет вас, святой отец, — сказал Доманский и распахнул занавес в конце маленькой комнаты.

Аббату и Рибасу представилась огромная зала, залитая ослепительным светом. Все свечи были зажжены, горели люстры, сверкали зеркала.

Принцесса в красной амазонке сидела у стола, как бы погруженная в сочинение письма.

— Ах, святой отец, — и она устремилась к аббату, — я только что с прогулки и вот уже сижу за письмом. Мой большой друг — английский посол в Неаполе лорд Гамильтон — попечительствует обо мне. И сам предлагает мне некоторый кредит. И вот я пишу печальное письмо с отказом… Ибо невозможно брать деньги у министра двора, который находится в союзе с врагом моим Екатериной… — Она внимательно посмотрела на аббата. — Хотя деньги мне очень нужны на святое дело освобождения родины.

Но лицо аббата было невозмутимо. Он ничего не ответил. И принцесса переменила тему:

— Надеюсь, святой отец, вас не шокирует мой костюм. Я, как моя мать, русская императрица Елизавета, обожаю носить мужское платье.