Если это инкубатор, то помещение вполне может оказаться ячейкой инкубатора. И если это так, то кто здесь я? Яйцо, цыпленок или бройлер?

Так я размышлял час. А может быть, десять минут. Часы у меня отобрали вместе с рюкзаком, а в тех обстоятельствах, в которых я оказался, время могло замедляться и ускоряться, как ему угодно.

Вдруг за входной дверью раздались приближающиеся голоса, затем тяжелые шаги по ступеням деревянной лестницы, лязгнул засов, и в комнату, пригнувшись, вошел человек громадного роста в синем костюме с иголочки. Я вскочил на кровати, а он закрыл за собой дверь и, нависая надо мной, стал внимательно рассматривать меня, словно я был интересным экземпляром бабочки или каким-нибудь редким зверьком. У человека были короткие седые волосы, шрам над бровью и стальные глаза. Это его я видел на площадке.

– Вы полковник? – спросил я, сглотнув. – Что вы собираетесь со мной делать?

Еще я хотел спросить, где Анфиса, но вовремя одумался. А вдруг она все-таки убежала? В таком случае было бы неразумно давать любую информацию о ней этим людям.

Глаза человека проделали странную операцию. Зрачки их сузились почти до точки, а потом снова расширились. Человек молчал.

– Можно мне в туалет? – спросил я.

Выражение лица гиганта на этот раз вообще никак не изменилось. Он продолжал молча смотреть на меня.

Я заерзал, потер руками волосы. Наверное, газ из баллончика окончательно выветрился из меня, и я вдруг почувствовал поднимающийся от меня резкий запах пота и грязного тела.

– Так что, можно? – переспросил я, набравшись храбрости.

Седой великан в синем костюме повернулся и, качнувшись, как будто у него кружилась голова, вышел, молча закрыв за собой дверь.

Еще не прошло и суток, как я расстался с Надей, а казалось, что прошло несколько месяцев. Я дважды едва не погиб, меня пытали, травили газом, тащили в сетке, как дикое животное. Мне пришлось самому бить, пытать и допрашивать живых людей. Я намеревался стать соучастником убийства, а может быть, и убийцей.

А главное – внутри меня за это время успело пронестись столько ураганов, шквалов, торнадо, гроз и жутких снегопадов, сколько в обычной жизни приходится на год, а то и на два.

Теперь я ждал своей участи в каком-то жутком и совершенно не поддающемся пониманию инкубаторе. Заведении, управляемом явно сумасшедшими людьми. По сравнению с этими местами даже Сектор казался мне детским санаторием.

Чего бы только не отдал я в те мгновения, чтобы снова оказаться рядом с Надей, в Сокольниках, в своей квартире.

Зачем? Зачем я сорвался и дал обещание, которого не мог выполнить хотя бы потому, что не мог знать, с чем мне придется столкнуться? Мне тридцать девять лет, а повел себя как подросток. Неуравновешенный мальчишка.

Ведь я жил в раю. И не ценил этого рая. Привык к нему.

Еще вчера я жил в мире, в котором не было преступности, наркомании, голода, ядерных отходов, рекламы тампаксов, пропаганды, предвыборной борьбы, распродаж, войн, бензиновых паров в воздухе, тяжелых металлов в питьевой воде, локальных конфликтов, угрозы перенаселения, нелегальной миграции, озоновых дыр, новостных заголовков типа «Учительница средней школы тридцать лет пролежала в стене в халате от Prada», автомобильных аварий, детской порнографии, алкоголизма, литературных критиков, ток-шоу, кислотных дождей, психиатрических лечебниц, галоперидола с серой, взрывов в метро и ювелирных украшений для хомячков.

А теперь я ждал, когда моей судьбой займутся извращенцы и садисты, которые почему-то уже несколько часов не заходили ко мне и, между прочим, не выпускали меня в туалет.

Час назад я помочился в зеленый таз и выставил его в крошечное помещение за дверкой для карликов. Но делать все остальное в этот таз я не собирался.

Я подошел к двери и, зная, что, возможно, навлекаю на себя беду, стал стучать в нее кулаками и ботинками и кричать: «Выпустите меня! Я хочу в туалет! Выпустите!» Через несколько минут силы закончились, и я в отчаянии упал на голый матрас. С разбитого вчера кулака текла кровь. Я смотрел, как на доски пола капают капли крови, и мысли о самоубийстве шевельнулись где-то глубоко внутри. Кстати, почему ОНИ не отобрали у меня ремень и шнурки? Они не боятся, что я покончу с собой? Или им все равно? А может, это для них даже лучше – с плеч долой. Или как там раньше говорили: баба с воза – кобыле легче.

Нет, я решил не доставлять ИМ такого удовольствия. Успокоившись, я прикинул, что, колотя в двери, неправильно распределил силы и поэтому быстро устал. На этот раз, поднявшись, я стал наносить удары в двери медленно и размеренно и так же размеренно, чтобы не сбивать дыхание и не впадать в истерику, кричать: «Выпустите! Кто-нибудь!»

В конце концов за дверью снова послышались шаги. Кто-то завозился с засовом, дверь распахнулась, и на пороге оказался мой позавчерашний знакомый – здоровяк с обожженным лицом. Смотрел он хмуро. Я попятился.

– Рюкзачник! – радостно сказал он и улыбнулся улыбкой, от которой задрожали мои внутренности. – Не ожидал. Талантливый ты парень! Я даже поверил тогда, в Коньково, что ты ни при чем. Что случайно пришел к Инстаграмам. Лоханулся. Бывает… Пошли, – пригласил он жестом на улицу, – не бойся, сейчас тебя никто убивать не будет.

– Куда мы идем? – спросил я слабеющими губами.

– Куда-куда… В туалет! На парашу! Ты же просился. Или нет?

Я вышел из дверей и огляделся. Налево и направо от меня, от забора до забора или, правильнее будет сказать, от живой изгороди до другой живой изгороди шла длинная дощатая галерея, вдоль которой располагалось несколько избушек, стоявших стена к стене. Двери всех избушек, как и той, в которой сидел я, выходили на галерею.

Левее и чуть впереди стояла просторная изба с крепким крыльцом, над которым развевалось синее знамя, перечеркнутое по диагонали красной полосой. Далее за ним возвышался красивый каменный дом, который я уже видел из-под брюха вороного жеребца. Вокруг дома были разбиты красивые клумбы, а дальше за ним виднелись какие-то пристройки, подстриженные кусты (нормальных размеров), где, вероятно, я и заметил что-то вроде бассейна.

Обрамление из гигантских темных и очень густых кустов придавало всему находящемуся внутри городка игрушечный и какой-то потусторонний вид. Солнце уходило за ту линию непроходимой изгороди, вдоль которой располагались избушки, соединенные галереей. По моим прикидкам сейчас должно было быть часа три-четыре, может быть, чуть больше. Следовательно, избушки стояли с западной стороны, а красивый каменный дом с чугунной оградой – с северной. Разумно, если учесть, что зимой солнце, заслоняемое гигантским тисом, вообще может не попадать на территорию или попадать в очень ограниченных количествах, да и то только с юга.

Сейчас, в послеобеденное время, тень от изгороди накрывала почти половину двора и быстро ползла к его восточной границе.