С тех пор миновало уже две недели, но Рысь больше никуда не отлучался, все стоял во дворцовых покоях. Посетители – сенаторы и прочие должностные лица – поначалу пялились на него, как на дорогую игрушку, но быстро привыкли, и никто уже не хлопал глазами, осведомляясь: а не кажется ли ему, и правда ли это знаменитый гладиатор? Короче, скучища – спасу нет. Одно хорошо – можно было о многом подумать, поразмышлять, особенно если дежурство выпадало на утренние часы, когда императорский двор отсыпался после затягивавшегося далеко за полночь ужина. Так и стоял бывший гладиатор статуей, присматривался ко многому и ко многим да мотал себе на ус, а вечерами у себя в каморке, расположенной за дворцовой конюшней, анализировал все, что удалось увидеть, услышать, почувствовать. И от этого процесса – умственного, между прочим! – Рысь явно испытывал удовольствие, чего раньше за собой не замечал. Нет, конечно, много было и раньше такого, что ему нравилось: удачный бой, зрительские симпатии, девочки, даже книги, но чтобы получать удовлетворение от самого процесса размышлений – такого еще не было. Быть может, этому способствовала обстановка?

Прогоняя навалившуюся дремоту, юноша помотал головой, словно лошадь в стойле, и, прислушавшись, крепче сжал копье: со стороны атриума донеслись какие-то голоса. Кто бы это мог быть? Управитель дворца Апполинар, ученейший грек, охрана и слуги так не шумели, значит, это не они направлялись сейчас к императору, а кто-то другой. Не сенаторы и не магистраты – те обычно являлись с докладами в первой половине дня, хотя, может быть, это прибыл кто-нибудь из провинций? Переговариваясь, из атриума вышли двое мужчин в белоснежных сенаторских тогах: один – жилистый и высокий, с красным лицом и угрюмым взглядом – Луминий, командир преторианских когорт, Юний уже его знал, другой – толстомордый, склонный к тучности, здоровяк с редкими, коротко подстриженными волосами, которые он когда-то тщательно завивал. Увидев его, Рысь едва не вздрогнул – это был сенатор Децим Памфилий Руф.

– По какому делу? – Рысь опустил копье.

– По государственному, – сквозь зубы процедил Луминий. Как и все военные, он презирал гладиаторов, тем более бывших. – Позови Апполинара, пусть доложит о нас.

– Я уже здесь, мои господа, – вовремя вынырнул из-за колонны грек.

Он всегда появлялся вовремя и тем был особо ценен. Длинный, сутулый, с черной остроконечной бородкой и карими сияющими глазами, Апполинар был не лишен известного обаяния. Злые языки упорно сеяли слухи о его связи с Юлией Маммеей, матерью молодого императора и фактической правительницей Рима.

– Идемте за мной, император ждет вас. – Грек поклонился и жестом пригласил гостей в покои.

Памфилий Руф все же скользнул взглядом по бывшему гладиатору – но что было в этом взгляде, злоба или безразличие, вряд ли кто бы ответил наверняка. Быть может, сенатор уже и забыл все? Нет, наверное, помнит. Он из тех людей, что забывают лишь то, что выгодно забыть, а помнят то, что выгодно помнить.

Посетители провели в императорских покоях часа два и вышли лишь в девятом часу дня, как привычно определил Рысь по тени, отбрасываемой стоявшей напротив входа статуей быстроногого солнечного бога Меркурия. До конца смены оставалось еще не так много. А что делать потом? Идти куда-нибудь уже поздно, да и куда пойдешь – разве что опять в Лудус Магнус, к старому Каллиду или Септимию, ланисте. А ведь и некуда больше идти – с каким-то подспудным страхом вдруг осознал Юний. К кому-нибудь из многочисленных поклонниц? А зачем им бывший гладиатор? После обретения свободы Рысь уже не выходил на арену, и его место в неверных девичьих сердцах наверняка уже заняли другие. Оставалась лишь одна Юлия Филия, так и той не было в городе, и вообще, что с ней – неизвестно. Конечно, хотелось бы верить в лучшее… Юний вздохнул. Вот так вот! Некуда идти. Друзей нет, да и приятелей – раз-два и обчелся. Хотя, наверное, хватало в Риме и вполне достойных людей. Например, Феликс, писатель, – вот бы поговорить с ним о книгах, да ведь где найдешь его теперь?

Рассуждая таким образом, Рысь хитрил – уж если на то пошло, отыскать литератора было бы очень легко: в той же книжной лавке на рынке Траяна. Нет, не в этом дело… В тот раз, когда они вместе пили вино, Юний пришел не сам по себе – его послал ланиста, а навязывать свою дружбу юноша считал неприличным. Да и хороший ли человек этот Феликс? Кто знает.

А может быть, уже вернулась со своей виллы Флавия и он вообще зря грустит? Как бы это узнать? И как потом встретиться? Впрочем, встретиться – это второй вопрос, уж он-то придумает что-нибудь, главное сейчас – вызнать. Как? Хоть спрашивай у самого Памфилия Руфа. У юноши и на это хватило бы наглости, если б он не опасался, что подобное поведение может навредить Флавии.

Вздохнув, Юний вдруг ощутил стыд, задавшись вопросом: а точно ли он любит Флавию? Можно ли назвать любовью это странное чувство? И чувство ли это? Может, просто симпатия, которую он испытывал, скажем, к молодой вдове Юлии Филии? Да, Юлия была довольно милой девушкой, причем весьма практичной и неглупой, но, как четко осознавал Рысь, его чувства к ней были лишь поверхностными, легкими… такими же, как и у нее к нему. Нет, с Флавией все-таки было совсем не то…

– Эй, гладиатор! Ты заснул, что ли?

Юний вздрогнул, внезапно увидев перед собой самого императора. Александр из рода Северов, чувственный и несколько изнеженный юноша с бледным лицом и обманчиво тихим взором, был возведен на трон преторианской гвардией после убийства развратника Элагабала, которому Александр приходился двоюродным братом.

– Я не сплю, мой господин, – коротко поклонился Юний. – Всего лишь задумался.

– Задумался? – император хмыкнул. – Интересно, о чем же?

– О любви, цезарь, – со вздохом признался Юний.

– О любви? – Александр вскинул тонкие брови и посоветовал поскорее выбросить из головы подобные мысли: – Предоставь их женщинам.

Юноша кивнул:

– Пожалуй, так и сделаю.

– А вообще забавно. – Император неожиданно расхохотался. – Забавно, что в голове гладиаторов вообще водятся хоть какие-то мысли.

– Гладиаторы не кулачные бойцы, цезарь! Вот уж у тех и впрямь все мозги выбиты.

– Да, кулачным бойцам мозги ни к чему, – согласился Александр. – Странно, что именно из них делают героев в школах первой ступени.

– Ты знаешь о том, чему учат детей в обычных школах? – в изумлении воскликнул Рысь.

– Я много чего знаю, – вполголоса заметил император. – Но далеко не обо всем говорю.

Цезарь был в пурпурной тоге, ниспадающей к мозаичному полу красивыми складками, из-под тоги выглядывала белоснежная туника с надетым поверх нее изящным золотым ожерельем с геммами – узорчатыми барельефами из драгоценных камней. Гемм было пять, все пять изображали профиль одного человека, и Юний знал кого. Того, чье лицо было выгравировано на фибуле, что когда-то подарила ему Флавия и которую он так и не сберег…

– Марк Аврелий, – глядя на геммы, тихо произнес юноша.