Он стал водить травинкой по пухлой нижней губке. Потом тихонько прикоснулся губами к соблазнительному рту. Моментально взметнулись опахала ресниц, и васильковые озерца с укоризной посмотрели в нахальные зеленые глаза Ульриха.

— Но я не виноват, что ты так красива, дорогая! Это просто не в моих силах ― находиться рядом с тобой и не мечтать о поцелуе. Тебе говорили русские парни, что ты прекрасна?

— Ульрих, тебе было когда-нибудь жаль тех людей, у кого ты и твои друзья отнимали жизнь? Ведь они тоже мечтали о счастье, о любви? — вдруг внезапно задала она странный вопрос, который совершенно не соответствовал этому чудесному дню и романтическому настроению рыцаря.

— Но ведь все мужчины убивают, дорогая! И здесь я ничем не отличаюсь от русских. Такими нас создал бог! — серьезно ответил он.

— А бог ли? Может, это змей Индрик соблазнил вас гордыней и алчностью! Каждый сам должны сделать свой выбор, не оглядываясь на других! Ты, конечно, не можешь не защищаться от разбойников, но жить убийством, строить свое счастье на крови? Неужели нет никакого другого выхода?

— Какие грустные разговоры ты заводишь в такой чудесный день! Обещаю подумать о твоих словах, если разрешишь поцеловать себя! Это очень хороший способ перевоспитания мужчин! — распутный взгляд Ульриха спустился ниже, где рубашка, развязанная из-за сильной жары, открывала пухлые белоснежные бугорки. Рука совершенно самостоятельно, без какого-либо приказа с его стороны, пробралась под девичью рубашку и стала поглаживать полную грудь девушки. Желание, так долго подавляемое рыцарем, становилось неуправляемым — от боли даже скрутило низ живота.

— Ах, какой ты коварный! — испугалась Радмила. Злонамеренная рука моментально была удалена с девичьей груди. Но парень одним ловким движением приподнял красавицу и уложил на себя, покрывая бешеными поцелуями лицо девушки, нежную шею. Затем страстно впился в возмущенный ротик.

— Пусти меня! Это неправильно! — Радмила перепугалась не на шутку. Ее так никто не целовал, она не была знакома с этой стороной жизни. Она почувствовала что-то твердое внизу своего живота — ее охватила паника. Но сил отбиться от могучего рыцаря ей явно не доставало. Тогда она трогательно попросила:

— Милый Ульрих! Прошу тебя, отпусти меня! Ведь неизвестно, будешь ли ты моим суженым! Я никогда не была близка с мужчиной!

Эта тихая просьба лучше всякого сопротивления охладила возбужденного рыцаря, и ему стало неловко за свое недостойное поведение. Он с сожалением опустил испуганную Радмилу и лег на живот, чтобы своим восставшим естеством еще больше не напугать невинную девушку.

— Прости, что испугал … но хотелось только поцеловать тебя! Ну почему ты все время так меня боишься? Я рыцарь, а не насильник, и без твоего согласия не трону тебя! Но все же надеюсь, что хоть немного нравлюсь тебе, и ты не откажешь мне в одном поцелуе, — он нежными поцелуями убирал слезинки на испуганных синих глазах.

Шли дни. За этот месяц Ульрих так привязался к девушке, что твердо решил забрать ее и поселить поближе к орденскому замку. Ей не придется лечить людей за деньги, чтобы заработать себе на жизнь. За шесть лет службы у него скопились изрядные суммы. Хватит, чтобы содержать не одну женщину, а целый гарем.

В общем-то, за время службы в ордене он подзабыл и свою злобу на родных, да и на обидчицу Хильдегард. Возможности, которые предоставлял орден, уже перестали казаться такими бесценными. Ульрих несколько раз был серьезно ранен. И никто не навещал его, потому что он находился далеко от родного дома. Пустая жизнь. Ради чего они проливали свою и чужую кровь? Он давно понял, что высшие чины не говорят всей правды, а в основном все эти громкие слова прикрывают обычное желание пограбить. После шестого крестового похода орден сильно разбогател. Он сам, как проверенный рыцарь, долго и верно служивший ордену, был посвящен в тайну хранилищ, где находились награбленные на Востоке ценности. Ульрих понимал, что эти средства предназначены для верхушки ордена. А они, простые братья, получают ничтожное вознаграждение за свою пролитую кровь и отречение от простого человеческого счастья. Правда, в бога он верил и считал, что все, кто нарушает законы божьи, будут жестоко наказаны. И тут же вспоминал несчастного брата Фридриха, наверно, самого верующего из всех его друзей. Где он сейчас, в раю ли? Хорошо, если мертвым ушел под лед, а если живым?

Но встреча с языческой богиней Майей и чудесное исцеление сильно поколебала его веру. Он никогда не видел своего бога, которому так истово служил, а прекрасная богиня язычников как живая стояла у него перед глазами. Или это был всего лишь сон? Он молил своего бога показаться ему хотя бы во сне, чтобы укрепить его веру Но его просьбы не были услышаны. И молиться он стал теперь не каждый день, и как-то более формально. Прежней страсти в его обращениях к богу уже не было. Мысли его крутились возле того как хорошо утром никуда не спешить, никому не подчиняться, иметь свой дом, а не постылую казарму.

Да и влечение к красивой язычнице стало перерастать в большое чувство, ранее им не испытанное. В прошлом рыцарь никогда не задумывался, есть у женщин душа или нет. Он просто удовлетворял свои мужские потребности, а разговоры насчет вечной любви и верности считал просто болтовней слабаков. В конце мая Ульрих был абсолютно здоров. Часто ездил на охоту, приносил много дичи. Радмила была в восторге. Отношения между ними были прекрасные. Ульрих осторожно продвигался к намеченной цели. Приучал девушку к себе, к своим прикосновениям. Садил ее на Лотаря, а сам устраивался сзади. Она неуверенно протестовала, но он не обращал на это никакого внимания. Да и в общем-то, и Радмиле было приятно в крепких мужских объятьях, нравилось ощущение безопасности и спокойствия, чего она давно не ощущала после смерти родителей. В тоже время какое-то-то неведомое чувство разливалось по телу девушки, когда Ульрих, снимая ее с коня, так притягивал ее к себе, что Радмила плотно укладывалась на его могучую грудь. Он прижимал ее к себе так близко, что она чувствовала его восставшее мужское естество. Ощущая прикосновения твердого фаллоса, девушка вспыхивала стыдливым румянцем, а бессовестный совратитель нахально усмехался. На большее рыцарь пока не отважился, и ругал себя за непривычную нерешительность.

И как-то раз он не выдержал. Будучи очень опрятным, Ульрих топил баню через день-другой и мылся по русскому обычаю — с вениками и парилкой. Радмила приносила холодного квасу из погреба — им хорошо было охлаждаться после жара парилки. После парилки он шел в избу, следом мылась Радмила. Но однажды он забыл свой кувшин в предбаннике и вернулся за ним. Радмила, уже искупавшись, вытирала влажные волосы. Увидев его, она замерла. Наконец рыцарь смог рассмотреть ее без этой бесформенной одежды. Девушка была сложена как греческая богиня, скульптуру которой он видел, будучи проездом в Риме. Высокая грудь прекрасной формы, увенчанная розовыми сосками, тончайшая талия — он, наверно, мог обхватить ее двумя руками. Крутые бедра изящной формы плавно переходили в стройные длинные ноги с маленькими, совершенными по красоте ступнями. Нет! Не могла родиться в крестьянской семье такая красавица! Тут что-то не так.