С последним озаренным словом он снова поднял высоко руку. И его ужасное, бледное лицо казалось озаренным какими-то лучами. И он казался таким необычайным, таинственным, страшным, непонятным, что запуганная толпа стала смотреть на него расширившимися глазами с жадным вниманием и ужасом, готовая верить, что он настоящий пророк. До этого последнего момента толпа волновалась и, несмотря на угрожающий вид ножей, блестевших в руках Черного Десятка, из уст людей исходили различные мнения о Парамоне: «Как!.. Что он болтает: покорными быть под кнутами… сердце горит от его слов…» — «Ш-ш-ш… — шептал его сосед, — убьют тебя черти, вон те, с ножами, и совсем уже не откроешь рта». — «С пустыми руками мы — вот плохо, а они ножички отточили…» В другом месте говорили: «Глядите, глядите, он плачет, добряк какой!» — «Правда, правда, сердце у него жалостливое». Подслушав это, кто-то отвечал: «Ах, глупые человеки, да ведь он обдувает нас, обдувает… С виду ласковый, а в душе волк». Посреди самых храбрых слышалось и высмеивание «пророка»: «Ишь ты, плясать учит перед чурбаном, воно вера какая!» — «Пусть попляшет сам наперед — полюбуемся козлом Василисиным».

Как бы ни было, но слова «пророка» постепенно начинали как бы гипнотизировать наивных и доверчивых обитателей Рая. Речь Парамона минутами лилась плавно и печально, точно убаюкивая слушателей, и тогда им казалось, что от избытка чувствительности он сам вот-вот разрыдается; то в голосе его слышалась какая-то власть, как бы тонкое издевательство, что-то язвительное, точно из уст его исходила тоненькая, обвивающая их змея, и тогда им делалось страшно, но вслед за этим в голосе его опять звучало простодушие, и лицо как бы говорило: какой добрый. Когда же слова начали как гром срываться из его уст, им показалось, что перед ними необыкновенное существо — бог или демон — неизвестно, но оно обладает страшной загадочной властью. Три мертвеца, лежащих у ног «пророка», как бы придавали ему какое-то таинственное могущество, точно связывая его с царством смерти и таинственным богом — Лай-Лай-Обдулаем.

Толпа безмолвствовала, и «пророк» все стоял, обрызганный первыми красно-огненными лучами зари, точно в кровавой мантии. Вдруг среди безмолвия раздался голос — тоненький, злой, как бы пронизывающий мозг слушателей горьким, язвительным осмеянием:

— Воцарился, воцарился Сатана на троне Зеленого Рая. Добрые люди, плачьте о вашем минувшем счастье, потому что оно не вернется. Будете плясать и вино пить, но вместе с вами будут прыгать бесы и хохотать в вашем сердце дьяволы, и злые духи будут толкать вас проливать кровь… Хотела я вас повести сокрушить ад в Зеленом Раю, но он уже начался…

Парамон давно уже смотрел на Груню, которая, произнося эти слова, билась в своих веревках, и все ее тело вздрагивало, в то время как из глаз неудержимо текли слезы.

— Лгунья! — воскликнул Парамон громовым голосом. — Здесь не Сатана, а великий пророк Зеленого Рая, который пришел дать счастье и веселье, и всякую радость, и в руках его, в одной — ключ от рая, в другой — бич… Эй, вы, закройте пасть лгуньи этой, чтобы из нее не выкрикивал бес хулу на начальника…

Девушка теперь только отчаянно мотала головой, потому что рот ее был завязан, а злая старуха Афросинья, стоя над нею, закричала:

— Начальник, дай только приказ, мы ножом отрежем ей язык… Чудотворцу приятно будет, что не предрекает больше худого паршивка… Навсегда замолчит…

— Как Лай-Лай-Обдулай пожелает — так и сделаем… Вопрошу чудотворца…

В это время старуха, подбоченясь и поворачиваясь в разные стороны телом, точно приготовляясь плясать, заговорила, обращаясь к женщинам, стоящим среди Черного Десятка:

— Эй-люли!.. Веселая-то наша вера, и поплясать можно, и побалакать с Богом, и все прочее — разрешается… Эх вы, девки и бабы, поплясали бы, усладили бы господина начальника…

К невыразимому удивлению жителей Рая, несколько женщин бесстыдно завертелись на месте с развевающимися вокруг их тел рубахами. Парамон засмеялся, Герасим-Волк, фыркнув, точно бык, напившийся воды, громко забасил:

— А ей-же-ей, весело… Я, Герасим-Волк, со светильней буду ходить по Зеленому Раю: кто не смеется — дубиной…

Толпа стояла неподвижно под впечатлением необычной для них картины — пляшущих около трех мертвецов женщин. Многим наивным людям начинало казаться, что пришел конец света, что вот сейчас и восходящее солнце сделается черным, и звезды запляшут, и воцарится в Зеленом Раю Сатана. Вдруг все женщины, остановившись, стали смотреть в одну сторону, а старуха Афросинья подняла свою костлявую руку и, напоминая ведьму, как бы замерла в этой позе с рукой, указывающей на кого-то. И вот все люди, повернув головы, стали смотреть по указанному направлению.

В некотором расстоянии, приближаясь к «пророку», шла Сусанна, держа над своей головой какой-то красный цветок. Хорошенькое лицо ее, в рамке волос, падающих по ее плечам до колен, казалось озаренным каким-то светом, по губам проходила блаженная улыбка и в голубых глазах светилась радость. Ступая босыми стройными ножками, она с каждым шагом слегка покачивалась влево и вправо, отчего ее волосы шевелились у колен, как от ветра — виноградные гроздья.

— Чудо, чудо! — воскликнула она, приблизившись к Парамону.

— Наступает время, — воскликнул «пророк», поворачиваясь к толпе, — когда что ни день, то новое чудо будет являть вам великий Лай-Лай-Обдулай.

Он снова повернулся к девушке и, положив руку на ее голову и глядя на нее несколько греховными для пророка глазами, сказал:

— Девица, я раскрыл свой слух для слов твоих. Говори смело.

— Господин начальник веры, я поступила, как ты научил — начала плясать и кружиться вокруг великого Лай-Лай-Обдулая. Ведь ты мне прорек, что чудотворец любит глядеть, когда девушка весело пляшет… И вот я плясала… Ночь была темная, и ветер свистел, и гнулась каждая ветка большого нашего орешника, а я все плясала, вот и устаю уже, и вдруг я почувствовала, что мои длинные волосы как бы приподнял кто-то и потянул. В испуге обернулась я, и вот вижу, как и раньше было раз — некто сияющий, хотя и нельзя рассмотреть было лица… Упала я лицом вниз, потому что такая радость охватила меня и испуг, и понимала, что недостойна глядеть; я только вскричала в трепете: «Чудотворец божий — Лай-Лай-Обдулай!..» Только вскричала, слышу над собой голос, веселый такой, ласковый: «Девушка, ты приятно плясала, глазам хорошо было смотреть… Приходи и пляши как можешь больше, и нарекаешься ты за это невестой Лай-Лай-Обдулая… И вот тебе цветок красный…» Подняла я глаза, и вот вижу, рука чья-то, и в ней цветок красный…

С последним словом губы ее раскрылись в блаженную улыбку, и она высоко подняла над головой цветок, улыбаясь и сияя глазами. Вид этой девушки, трепетавшей от радости с цветком в руке, на минуту заставил верить обитателей Рая, что именно все это так и происходило. Искренность светилась в лице ее, восторженной радостью звучал голос, и надо было некоторое время для мысли, что простая, бесхитростная девушка не более, как жертва самого грубого, дерзкого обмана. В общем, картина получилась такая: «крамольные» обитатели, представляющие тесную толпу, пораженные слышанным, стояли неподвижно, женщины, находившиеся напротив толпы, наоборот — сейчас же заговорили с быстротой поразительной: «Какая радость ей!..» — «Смотри ты, — невеста чудотворца!» — «Хорошо поплясать и нам». — «Гляди на цветок-то: как кровь красный. Видно сейчас, не на земле возрос». Парамон с минуту стоял неподвижно и вдруг, расставив руки над плечами, возгласил: