— Человеки милые, великое чудо совершилось, и радость, веселье, ликование в сердце моем… И плясать хочется…

Повернувшись снова к девушке и опуская руки на ее голову, он с растроганным видом приветствовал ее:

— Светлая невеста могучего Лай-Лай-Обдулая.

— Господин начальник веры, я-то не все сказала, — произнесла невеста чудотворца. — Не успела я подняться, как снова услышала голос: «Дитя, иди теперь в Рай — там ты увидишь три мертвеца. Скажи всем, чтобы никто по ним не смел плакать, ни жены, ни дети: гневаться будет Лай-Лай-Обдулай. На начальников повели они глупый народ, а это такой черный грех, который и в аду смердит, и смрад этот только Сатана выносит. Пускай же так сделают: длинными палками поволочат мертвецов поганых далеко от Рая Зеленого и там бросят, и вороны их расклюют… Я, Лай-Лай-Обдулай, приказываю всегда так бросать падаль от смердящей крамолы — на расклевание воронов…» Вот какое было последнее слово чудотворца, начальник… Но я не вижу мертвецов: я хотела бы плюнуть им в лицо…

И только теперь Сусанна начала озираться по сторонам. Увидев сбоку от себя три мертвых тела, она с отвращением в лице в ужасе отскочила назад и долго стояла неподвижно, глядя на них с нервной дрожью. Между тем, Парамон в это время грозно восклицал, обращаясь к толпе:

— Слышали, что сказал Лай-Лай-Обдулай, — смердят и в аду мятежники. Человеки милые, жалею вас очень, и думаю часто и вздыхаю, зная грехи ваши: мятеж носите в себе. Лучше вам змею иметь в сердце, да попасть в рай, нежели со смердящей крамолою быть в аду под вонючим копытом Сатаны. Вот какое испытание делаю: обернитесь-ка, человеки милые, к Раю Зеленому и идите так, идите… по домам…

Он умолкнул, а толпа задвигалась по всем направлениям, как люди, не знающие, что им делать. После этого некоторые стали медленно отходить, согнув спины и опустив головы, как люди, чувствующие, что находятся под ярмом. Прошло несколько минут, и толпа сильно поредела. Тогда против оставшихся храбрецов стал Черный Десяток с Герасимом-Волком впереди, и все они, посмеиваясь, стали делать разные движения ножами, подступая все ближе и издавая какие-то боевые звуки. Герасим-Волк, высоко подбрасывая свой нож над головой, ловил его руками и, уставив свои бычачьи глаза на толпу и нагнув голову, с животным хохотом бросался вперед на стоявших впереди храбрецов. Эта забава продолжалась некоторое время, пока наконец самые смелые с тяжелыми вздохами медленно направились к своим домам. И это была последняя борьба ангела свободы и света с черными призраками тьмы, лукавства, суеверия и тирании, и черные призраки победили, и с этого времени они всюду расположатся вокруг Зеленого Рая, как часовые на часах, занося над каждой головой свои острые ножи. Люди сильного чувства и светлого ума будут уничтожаемы как разбойники и убийцы, или станут убегать в леса и пустыни и там молиться своим богам — истине и любви, а люди бесчувственные, коварные и злые сделаются сильными вожаками покорного стада. И не будет никто знать, где правда и где ложь, но среди тьмы вечно будут слышаться слезы и вздохи отлетевшего ангела свободы и правды и непрерываемый хохот веселящихся черных демонов.

— Братец миленький, ты хорошо говорил, а я вот сбил рога козлов бодливых… хоть три мертвеньких есть, а ничего… Пусть боятся, как смерти, меня, начальника Рая… ничего…

Проговорив это, Василий гордо стал оборачиваться, посматривая на присутствующих, красуясь и выставляя себя напоказ. Парамон, взглянув на него, усмехнулся с презрением и злобой и шепнул ему: «Не красуйся лучше, как павлин, распустивший хвост, а то мертвецов этих я прикажу на шею тебе повесить и поведу напоказ. Дурак ты и больше ничего».

Василий остолбенел, а Парамон, полюбовавшись его смущением, бесцеремонно рассмеялся и повернулся к Сусанне. Она стояла, глядя на связанную Груню, и в глазах ее сверкали слезы.

— Невеста чудотворца ты, а вот слезы я замечаю… зачем плачешь-то…

— Начальник, не могу с сердцем своим совладеть… хотя поганка поносит бога…

Ее голубые глаза вдруг расширились уже в выражении ужаса и ненависти, и она добавила:

— Как подумаю это, плюнуть хочется проклятой в рожу.

— Плюнь, чтоб повеселился Лай-Лай-Обдулай, невеста чудотворца…

— Тьфу-тьфу, гадина, жаба… Будь проклята, и чтоб в аду тебе гореть и не сгореть.

Ожесточение сверкнуло в глазах ее и в лице.

— Веселится Лай-Лай-Обдулай.

Груня жалобно заплакала и забилась в своих веревках.

Разошлись все, унесли куда-то плачущую Груню, и на опустевшем месте остались только избранники судьбы — «пророк» и «невеста чудотворца». Парамон сидел на камне под деревом, ветви которого спускались сверху до самой земли, образуя род беседки. Наивная, доверчивая как младенец Сусанна стояла перед «пророком» с детски-радостной улыбкой на губах, с сияющими чудными глазами. Красный цветок колебался в ее руке над плечом.

— Девица милая, — говорил Парамон, созерцая ее жадными глазами, слащаво-ласковым голосом и с улыбкой на губах. — Скажи же мне, как ты разумеешь сие высокое назначение твое — быть невестой могучего бога?

— Не знаю, начальник, — с разлившейся краской в лице невинно ответила Сусанна и в смущении потупила глаза.

Некоторое время Парамон молча смотрел на нее глазами горящими, как у волка, и зрачки этих глаз перебегали по всему ее стройному, юному телу с гибкими ножками, по которым спускались концы волос, и высокой груди — тоже наполовину прикрытой волосами.

— Лай-Лай-Обдулай не есть человек, и у него нет тела, как вот твое и мое… Значит, ты невеста великого духа бестелесного…

— Начальник, я не знаю, — едва подымая глаза от смущения, проговорила Сусанна, и стыд ярким румянцем еще гуще разлился по лицу ее и, инстинктивно чувствуя, что «пророк» созерцает ее греховными глазами, она волосами своими стала прикрывать свою грудь.

— Девица, открою тебе великую тайну…

Девушка содрогнулась и подняла голову, потому что голос «пророка» прозвучал необыкновенной силой.

— Никто не смеет дерзать слушать ее… Или он умрет… Твои же уши, девица, да будут отверсты… Внимай — внимай — внимай…

Он медленно подымался с камня, не спуская с Сусанны ярких «пророческих» глаз, и с последним «внимай» выпрямился и поднял руку кверху.

— Начальник, я слушаю, — дрожащим голосом проговорила Сусанна.

«Пророк» начал говорить таинственным шепотом, точно делая заклинание, и девушка, слушая его, стала бледнеть.

— Великий дух Лай-Лай-Обдулай — бог могучий — да, и я говорю могучий, как тот, который в небе… Однако он, веселый радостный бог, иногда и томится, и тоскует, что он дух, а потому бывает, что и в человека входит… Такой человек и сам становится как бог… Освящается, значит, его светлым могуществом… Входил он в Моисея, и назван потому Моисей человеком Божьим, и в иных входил — все пророками назывались… Но давно то было, тысячи лет… И вот ныне вошел в отрока Парамона… С детства стал входить светлый бог в телесную храмину мою, умудрил мой разум, пророчествовать я научился, но бушевал в моей груди могучий бог, и оттого, смотри, уродливо стало тело мое… Иссохла эта рука, видишь, как сухая ветка она: спалил ее бог жарким дыханьем… Поднялись плечи до ушей — тесно было богу… Эта же ступня, видишь… Клеймо свое наложил бог… Девица, ты слушаешь?