Видимо, даже приближение к святым мощам оказало целительное действие. А может быть свежий морской воздух, в котором не было разбрызгано алхимическое снадобье — недостаточно вонючее, чтоб его заметил капитан Родригес, но вполне годное для целей Тоньо.

Так что на берег готовились сойти уже не такие бледные и пятнистые лейтенанты, хоть все еще немного покашливающие — скорее по привычке и от содранного горла, чем от действия снадобья. Помнится, как-то Тоньо разлил случайно эту гадость на стол, сразу же закашлялся, но стоило как следует проветрить комнату, и все прошло. А учитель ему подробно рассказал, что случается с теми нерадивыми студиозусами, что льют что ни попадя себе на руки или, боже упаси, выпивают в похмельное утро.

Но, похоже, свежий морской воздух не избавил Тоньо от бредовых видений. Потому что на пристани ему померещился вовсе не его брат Фердинандо, а отец с десятком своих людей. Причем отец был одет в глубокий траур и даже его шпагу украшал траурный бант.

Тоньо даже протер все еще слезившиеся глаза, прежде чем взглянуть на пристань вновь.

Герцог Альба никуда не делся. Он даже помахал рукой, сохраняя мрачно — печальное выражение лица.

— Правь туда, — велел Тоньо дону Карлосу, сидящему у руля.

Едва Тоньо ступил на доски причала, отец раскрыл объятия и шагнул ему навстречу.

— Сын мой, в нашей семье горе! Твой брат, мой возлюбленный сын Фердинандо!..

Кто-то из сопровождающих отца рыцарей громко вздохнул и утер слезу, кто-то ахнул, кто-то зашептал молитву…

Господи, я перебрал с дозой и у меня бред? Или мне все это снится? Почему это все так похоже на дешевый балаган?!

— Да прослезись же наконец, люди смотрят! — сердито шепнул отец прямо ему в ухо. — Бастард сдох, слава Пресвятой Деве.

Тоньо от неожиданности вздрогнул и снова закашлялся. Со слезами.

— Ладно, сойдет, — одними губами сказал отец и снова привлек его к себе.

Рыцари вокруг них продолжали свое представление — то и дело разражались горестными вздохами, молились вслух и повторяли: какое горе!

О том, как сдох бастард, отец рассказал Тоньо несколько позже, когда пригласил офицеров с «Санта-Маргариты» остановиться в доме градоначальника, где гостил сам, и принять редкое лекарство, совершенно случайно имеющееся у него с собой и совершенно точно излечивающее эту ужасно опасную болезнь. Пока же им требуется отдых, а им с сыном нужно уединиться и помолиться за упокой души Фердинандо.

— Господь явил чудо, — строго сказал отец, когда они, наконец, остались вдвоем. — Гроза застала их в дороге, и в дуб, под которым Фердинандо решил переждать дождь, ударила молния. Мне рассказали его спутники. Они же доставили тело в Тарагон.

Вспомнив ночную грозу, свои сны и ощущение, что ему ответили, Тоньо опустил глаза.

— Я желал его смерти, отец. Молился, чтобы Господь остановил его.

Герцог Альба кивнул.

— Я знаю, сынок, и я тоже молился о том, чтобы королевский бастард скорее воссоединился со своим родным отцом. Но Фердинандо виноват сам. Нельзя так часто гневить Господа.

— Что теперь, отец?

— Теперь ты простишься с братом и вернешься на корабль. Его преосвященство никому не позволит усомниться в том, что смерть Фердинандо была чистой случайностью. В конце концов, только имбесиль пережидает грозу под высоким дубом, а Господь не любит имбесиль. Однако в ближайшие года два тебе не стоит попадаться на глаза герцогине. Ей тяжело будет пережить крах мечты стать королевой. Впрочем, и друзьям бастарда тоже. Зато у ее величества есть для «Санта-Маргариты» особенное задание, и капитан Родригес завтра же его получит. Ты слышал о пирате Моргане?

Воспоминание мелькнуло и пропало вместе с глупым страхом. Даже если за ним пришла Святая Инквизиция, ничего страшного не случится. Он расскажет отцу Кристобалю все, как есть — и про грозу, и про пирата Моргана. Зря он, на самом-то деле, не пошел к нему сразу, а трусливо прятался в Севилье. Словно в Севилье у его преосвященства нет слуг.

Тоньо почти уже обернулся к двери, чтобы встретить подарок Господа лицом к лица, как странно знакомый голос позвал:

— Ваша светлость, Тоньо! Это я, Берто! Ваш отец…

От неожиданности Тоньо выпрямился, треснулся затылком о притолоку и длинно выругался, поминая святую каракатицу, якоря и чей-то жирный зад. Выбравшись из потайного хода, он быстро поцеловал рухнувшую от облегчения в кресло Анхелес, забрал из ее рук свою сорочку и раскрыл дверь. За порогом переминался с ноги на ногу и что-то быстро бормотал верный Берто.

— …его сиятельство требует вас немедленно в Малагу! — вычленил Тоньо главное из сумбурной речи Берто.

Заметив в его руках трубочку письма, выхватил, сорвал печать и махнул идальго, чтоб не отвлекал. Тут же рядом с ним явилась свеча — в руках доньи Анхелес, вот умница — и осветила четкие летящие строки.

Герцог Альба приветствовал своего достойного отпрыска и сообщал, что у того имеется последний шанс избежать королевского гнева, буде отпрыск явится в Малагу за две недели до начала праздника святой Исабель и встретит ее величество как подобает наследнику рода Альба, а не продолжит прятаться в Севилье под дамскими юбками, словно трусливый плебейо. Так же отпрыску долженствует проследить за подготовкой Алькасабы де Малага к приему ее величества, разместить гостей, список коих находится у дона Бертрано, и развлекать оных гостей до прибытия королевы и герцога Альба. Разумеется, отпрыск также может пригласить своих благородных друзей погостить в Алькасабе на время празднования. Герцог также надеется, что его отпрыск достаточно повзрослел, чтобы осознавать свой долг перед семьей и вести себя достойно своего положения. Герцог считает, что трех месяцев каникул любимому сыну вполне хватило, чтобы оправиться от морских приключений и приступить к тому, для чего он был рожден.

Также герцог с радостью сообщал, что Пресвятая Дева в милости своей явила чудо и помогла ее сиятельству Марии Соледад благополучно разрешиться от бремени. Родился крепкий здоровый мальчик, настоящий Альба.

Ее величество Изабелла оказала новорожденному честь и стала его крестной матерью, наделив юного дона благочестивым именем Себастьяно. Ныне герцогиня Альба и дон Ренато Себастьяно Альварес де Толедо-и-Бомонт пребывают в добром здравии и просят своего сына и брата вознести благодарственную молитву Пресвятой Деве.

Под конец герцог заверял сына в своей вечной родительской любви.

Дочитав письмо, Тоньо недоуменно поглядел на Берто.

— Матушка родила?! Ей же сорок три года!

Толстяк опустил глаза и пробормотал что-то про чудо Господне, неисповедимые его пути и опасность для рода Альварес де Толедо всего лишь одного наследника, к тому же герцог так волновался, когда вы, мой господин, были в плаванье…

— То есть отец сделал бастарда и вынудил матушку признать его своим сыном, — хмыкнул Тоньо. — Кажется, я впервые начинаю ей сочувствовать.