В кабинете попытался навести элементарный порядок, но услышал предложение штурмовать Останкино. Было ощущение, что допустили серьезную политическую ошибку – это означало безусловную вооруженную эскалацию. Вскоре приходят новости, что у телецентра бой – помчался домой, который буквально в сотнях метрах от места событий. На выходе с "ВДНХ" вижу трассирующие пули, навстречу бегут люди с криками: "Не ходи туда – там убивают". В ту ночь мои малолетние дети засыпали в холле без окон под звук автоматных очередей. Под перекрестным огнем погибло много случайных людей. Постфактум некоторые называли это провокацией и видели здесь конспирологию, мол, как группа вооруженных людей свободно проехала полгорода. Но нельзя экстраполировать Москву-2016 на то время, ведь это был совсем другой город, где автоколонна автоматчиков не встряла бы в пробке, как сегодня.

4 октября наступила новая реальность. Мне было понятно, что рухнули все надежды и все победы, которых мы добивались с восемьдесят пятого. По телевизору показывали танки, которые с набережной стреляли по Белому дому. Говорят, что у авторов этой инициативы были трудности с набором желающих – интересно, как замотивировали. Сомневаюсь, что танкисты были убежденными ельцинистами. На расправу с парламентом вышли смотреть тысячи зевак, хотя прежде они жили своей жизнью. Вот такие психологические особенности российского обывателя. От Верховного Совета у меня осталось несколько раритетов: картонная карточка для голосования с печатью и книга "Принц и нищий" из библиотеки, погибшей в огне после обстрела.

После разгрома по служебному адресу пришла повестка из Генпрокуратуры, но я был кандидатом в депутаты Госдумы и воспользовался правом не приходить. Затем получил повестку уже из региональной прокуратуры: мне сказали, что я вне статуса свидетеля или подозреваемого, а наша встреча – это лишь опрос. Интересовались, держал ли я оружие 3-4 октября, а под конец прокурорский работник спросил: "Можно я распишусь в подписном листе на ваше выдвижение?" Во время избирательной кампании нас не считали неудачниками, мол, ну что с вас взять, ведь уже вас раз разогнали. Наоборот – у людей была озлобленность из-за того, что Кремль решился на такую операцию. Параллельно мы в рамках кампании активно агитировали против одобрения новой конституции. Владимир Шумейко[37] называл это нарушением избирательного голосования, но плевать мы на него хотели. В итоге в регионе новая конституция, несмотря на фальсификации, не прошла – прокуратуру заставили пересчитать бюллетени, но в общей электоральной копилке наша маленькая победа ничего не решала.

Крымский мост в Москве. Прорыв демонстрантов к Белому дому 3 октября 1993 года. Фотография предоставлена Ельцин Центром

В итоге я избрался в Думу: могу сравнить возможности депутатов до и после путча. Выступая на пленарном заседании в Верховном Совете, я высказался против создания налоговой полиции – мне казалось, что спецслужб уже достаточно и нет нужды в дополнительной вооруженной структуре еще и при налоговой службе. Тогда мне позвонили налоговики и настоятельно попросили о встрече: пришли два человека, которые убеждали, что опасения напрасны. Или вот другой странный по нынешним временам пример: планируемый к строительству космодром "Восточный"[38] находился на территории, от которой я избирался, но население переживало за окружающую среду в случае пуска. От космических войск пришли тоже два господина, которые деликатно выложили свои аргументы. Иными словами, шла нормальная лоббистская работа исполнительной власти с законодателями. Сейчас такое можно увидеть только в американском сериале "Карточный домик".

Если в 1991-1993 годах мы практиковали реальное разделение властей, то потом без вмешательства исполнительной власти мы были не в состоянии решить ни одного вопроса. Нас лишили возможности парламентерского расследования и увольнения нерадивых чиновников. Если Верховный Совет имел возможность вызвать на трибуну любого министра и попросить отчитаться за свою работу, то Думу превратили в ведомство Администрации Президента. Именно администрация отвечала за депутатов – начиная от материальных вопросов их обеспечения и заканчивая размещением в "доме-книжке" на Арбате, совершенно неприспособленном для работы парламента.

Ельцин своими действиями застопорил российскую демократию. Новая конституция – это банальное воспроизведение царской конституции 1905 года с всемогущим первым лицом и декоративным парламентом. При этом можно увидеть преемственность – провели селекцию законопроектов Верховного Совета и некоторым из них дали путевку в жизнь. Например, я разрабатывал закон о порядке вхождения нового субъекта в Российскую Федерацию: о нем вспомнили после войны в Грузии в 2008-м, но реализовали уже с Крымом в 2014-м.

На чрезвычайном съезде в девяносто третьем году председатель Конституционного Суда Валерий Зорькин дал однозначную оценку: "Речь идет о госперевороте". Он как будто мои собственные мысли озвучил. За это его уволили, но теперь он занимает ту же должность и пишет очень странные тексты в "Российской газете". Пожалуй, это единственный участник тех событий, кто сменил свое мнение о произошедшем. Все из партийных активов, если не выпали, то вписались в систему под старыми вывесками. Например, как борец с тоталитарным режимом Геннадий Зюганов, которому до сих пор очень удобно быть в оппозиции. Это он хорошо показал, когда КПРФ сдала выборы в девяносто шестом году.

Уже постфактум очевидно, что девяносто третий год – это историческая развилка, которая привела к выстраиванию в России монархической системы и увенчалась в конечном счете господином Путиным. Все прочие развилки – выборы в 1996 и 2000 годах – были порождением изначальной ошибки силового подавления несогласных. Когда говорят про идеальную сегодняшнюю конституцию, то нельзя забывать, как поступили с предыдущей – отсюда очевидны причины нынешнего наплевательского отношения к основному закону и его регулярным изменениям. Этого можно было бы избежать одновременными выборами президента и депутатов.

Мы многого не знаем, поэтому до сих пор нет детального осмысления той эпохи – события мелькают эпизодически, то тут, то там. То в сериале "Бригада" в виде грузовиков, из которых торчат руки убитых, то фоном для романа Виктора Пелевина "Generation "П"".