Хорошенькое положеньице, хотя и не оригинальное! Паскудный рейхсфюрер все же спасся от длиннобородого воеводы с его дуболомами! И не без моей помощи спасся, между прочим! Это я на себя основной удар отвлек.

— Ну? — наклонился ко мне длиннобородый. — Внял ли ты, погань болотная, мощи нашей?

Что я мог ответить?

— М-м-м…

— У, гад… — проскрипел воевода-парторг, — признавайся, идолище, гидра империализма, в какое смрадное место мы провалились?

У меня спрашиваете? У Гиммлера, вот у кого надо было спрашивать. Его бы и хватали. А я при чем? Нашли козла отпущения…

— Где князь Штирлиц?

Еще один хороший вопрос. Сам его ищу!

— Ладно, — задумчиво обронил Златич, — возиться с тобой некогда… Друже, проверили башню?

— Так точно, — ответил подскочивший ратник. — Ничего нет, только три кровати девичьих. Товарищ батюшка воевода, прикажете начинать пытки пленного?

Вокруг меня засуетились. Кто-то наступил мне на ногу, кто-то едва не отдавил голову. Какой-то очень неаккуратный воин, перескакивая через мое неподвижное тело, задел меня грубым сапогом — я перевернулся на живот и ткнулся носом в землю. И больше ничего не видел, кроме травяного леса, через который невозмутимый муравей тащил похожую На сбитый вертолет дохлую стрекозу.

— Пытки? Нет времени. Надо скорее возвращаться на поверхность. Эти странные мужички с черными харями и здоровенными топорами, наверное, уже хватились своих лошадей… Вот отъедем подальше, тогда уж…

Ого, а ратники-то тут времени зря не теряли… Уже с местным населением навели контакты. Ну, на то они и партизаны… Все-таки заклинания Гиммлера работают… Древние народы, погруженные во мрак хаоса, возрождаются целыми деревнями. Муравьи опять же восстали из мрака. А местность изменилась… Какое-то болото вокруг… И возрожденные жабы квакают.

— Все ли тут, друже? — гремел в ушах зычный бас воеводы.

— Все, батюшка!

— Та-ак, посчитаем. Один, два…

Адовы глубины, как голова болит! И хвост под джинсовой тканью, передавленный цепями, ломит. Пока воевода пересчитывал свое войско, я ощущал себя нокаутированным боксером, на ушибленную макушку которого падают безжалостные цифры десятичного счета.

— Трижды десять! — закончил длиннобородый пересчитывать дружинников. — Потерь нет. Это хорошо.

— И еще один! — бодро откликнулись из строя.

— Это очень хорошо… То есть как это — и еще один? Было ровно трижды по десять! Ошибся, должно быть… Начнем снова: один, два, три…

Муравей, отпустив стрекозу, решил, видимо, во время передышки исследовать мою ноздрю. А я даже плеваться не мог! Длиннобородый во второй раз закончил пересчитывать дружину и на минуту глубоко задумался над полученным результатом. Мне было не легче, чем воеводе. Сволочное насекомое вознамерилось устроить в моем носу перевалочную базу и деловито втаскивало в ноздрю стрекозиное тельце. Не выдержав муки, я чихнул — да так, что перевернулся на бок.

Воевода бегал взад-вперед перед открывшимся моему взору строем, размахивал руками.

— Вот что, друже! — прокричал он наконец. — Садитесь на коней! Ежели среди нас чужой лазутчик есть, то ему коня не достанется!

Ратники, обрадовавшись мудрому решению, с шумом и лязгом оседлывали скакунов. Когда ржание поутихло, выяснилось, что кони действительно достались не всем, причем безлошадным оказался сам воевода. Воины зароптали, прощупывая предводителя подозрительными взглядами.

— Молчать! — дергая себя за бороду, заорал побагровевший воевода. — Я вот вам, псы!.. Это неверный способ! А ну, слезайте, будем заново считать!

Ратники посыпались с коней. Длиннобородый начал счет заново, немедленно сбился и совсем озверел.

— Голову мне морочите, разрази вас центральный комитет!!!

— Не гневайся, товарищ батюшка воевода! — вышел из строя один из ратников, немолодой уже, вислоусый дружинник, коричневый и сморщенный, как леший. — Выслушай!

— Ну?!

— Я, почитай, с самого рождения в дружине. Многих помню и всех знаю… А вот этого вот отрока ни разу еще не видел. Так я подумал, что лазутчик…

— Давайте его сюда! — возликовал воевода.

К нему вытолкнули невысокого парнишку. Я удивился — даже странно, как такой мог оказаться в дружине. Подросток, совсем почти еще ребенок, сгибающийся под тяжестью кольчуги, доходящей ему до пят. Из оружия — только кинжал на боку. И на хитроумного коварного лазутчика он тоже не похож.

— Кто таков? — грозно нахмурился на парнишку длиннобородый.

— Не вели казнить, дяденька, вели миловать, — захныкал отрок. — Сирота я. Небесами да людьми злыми обиженный. Хотел ратному делу приобщиться, чтобы верою и правдою служить этому… как его… делу партии!..

— Делу партии? — смягчился воевода. — Когда же ты, болезный, затаился посреди нас?

— Больно уж хлипкий, — высказался старый ратник, — на такого-то и наступишь — не заметишь, а уж посреди лютой сечи вовсе не виден… Давно, видать, затаился. И зачем он нам нужен?

— Не гоните, дяденьки! — зарыдал парнишка, да так жалобно, что у меня в носу защипало. — Пропаду я один. Сирота ведь. Пусть я буду сын дружины, а?

— Я не нянька, чтобы малолетних пестовать, — снова нахмурился воевода.

— И коняка у меня своя есть, — отметил парнишка. — И кинжальчик булатный. Я вам в тягость не буду.

Он шагнул в сторону и похлопал по тощим бокам куцехвостую клячу, выглядевшую не менее жалко, чем ее хозяин.

— Коняка… — зашумели ратники, — кинжальчик… Пущай малый остается!

— Ну, ежели со своей конякой… — дрогнул было голосом длиннобородый, но вдруг встрепенулся:

— Друже! Ежели отрок со своей конякой, то где же тогда моя?!

Отрок слышно крякнул и шлепнул себя кулаком по лбу. Мгновенно кольнувшее предчувствие того, что сейчас случится нечто из ряда вон выходящее, меня не обмануло.

— Молчал бы про коняку, дурак, — вдруг басом проговорила кляча. — Все дело испортил, недомерок!

Воины замерли в ужасе.

— Колдовство! — прохрипел воевода, выдирая из рук ближайшего воина здоровенную булаву. — Скотина говорящая!

— Сам ты скотина! — бодро отбрехалась кляча. «У меня бред начинается, — с облегчением подумал я. — От перевозбуждения и побоев. Теперь можно и забыться в горячечном сне… »

— Бей колдунов! — рыкнул воевода. — Цеди кровь поганую! За Родину! За Штирлица!

— За Штирлица… — не совсем уверенно откликнулись ратники.

— Сейчас я их одним молодецким ударом!.. — решил личным примером поднять боевой дух войска воевода и размахнулся булавой, целя в морду клячи.

Никакого молодецкого удара не получилось: во-первых, кляча, проворно вскинув костлявые ноги, отпрыгнула в сторону, а во-вторых, булава в руках длиннобородого превратилась в отвратительного жирного змееподобного червяка с неожиданно крупной и зубастой головой.