Этторе просыпается оттого, что ему хочется пить. Горло дерет. Когда он открывает глаза, все вокруг начинает вертеться, из этого головокружительного водоворота постепенно проступают стены, окно, потолок, пол; все вокруг залито ослепительно-ярким солнечным светом. Он моргает и пытается сесть, и комната вновь кренится. Он слышит тихий вздох и шевеление, чьи-то руки удерживают его плечи, маленькие руки с чистой светлой кожей.

– Полегче, Этторе. Ложись-ка. Добро пожаловать обратно в мир живых, дорогой.

Он не сразу улавливает значение слов – они произнесены не на том языке, который он впитал с материнским молоком, и ему приходится с усилием его разбирать.

– Марчи? – спрашивает он.

– Да, я здесь. А вот ты чуть нас не покинул. Господи! Ну и напугал же ты нас. Ради всего святого, почему ты не пришел за помощью раньше? Только честно.

Он чувствует, как матрас прогибается в том месте, где она сидит на краю постели, поворачивает голову, чтобы взглянуть на нее. На лбу виднеются тревожные морщинки, под глазами легкие тени. Этторе пытается подобрать слова, чтобы ответить ей. Это усилие изматывает его.

– Воды. Пожалуйста. Как долго я здесь?

– Вот. Пей маленькими глотками, не залпом. – Она протягивает ему стакан, и он пьет так быстро, что чуть не захлебывается. Заходится кашлем так, что вода выливается у него через нос. – Что я говорила, – произносит Марчи и, качая головой, снова наполняет стакан. – Твой красавец-друг притащил тебя сюда три дня назад. Как его зовут? Пенно? Твоя сестра тоже приходила, но они вернулись в Джою – они не хотели тебя оставлять. И ушли только после того, как тебя осмотрел доктор и сказал, что твоя жизнь вне опасности. Прости, я говорю слишком быстро? Всегда забываю.

– Сколько я здесь? – вновь пытается выяснить Этторе, когда Марчи прерывает свой маловразумительный лепет.

– Три дня. – Марчи показывает три пальца, и Этторе кивает:

– Леандро?

– Он будет завтра. Завтра – домани. А теперь отдыхай. Не геройствуй, пожалуйста, не надо бежать впереди паровоза. – Она говорит что-то еще, но Этторе ее уже не слышит. Наполнив желудок водой, он погружается в забытье.

Когда он просыпается вновь, в комнате, залитой оранжевым послеполуденным светом, никого нет. Комната невелика, но с высоким сводчатым потолком, выкрашенным в белый цвет, как и стены, пол выложен рыжей и белой плиткой, два окна в два его роста выходят на разные стороны. Он осторожно встает, чувствуя, что нога беспокоит не так сильно. Она по-прежнему болит, но теперь боль уже не единственное, что занимает все его мысли. Ступать на раненую ногу он пока не решается. На нем чужие свободные штаны, он закатывает левую штанину, чтобы взглянуть на порез, рана кажется шире, но она сухая и не такая воспаленная. Окопное зловоние исчезло. У стены возле кровати стоит настоящий деревянный костыль, и Этторе дотягивается до него. Голова продолжает кружиться, он выпивает еще воды, затем добирается до окна и выходит на маленький балкон, чтобы осмотреться. Он знает, что это массерия Дель-Арко, ферма его дяди. Он сразу чувствует себя в ловушке, и ему хочется удрать. Он думает о трех потерянных рабочих днях; беспокоится о том, сумели ли Паола и Валерио раздобыть еды. Чем пришлось Паоле расплачиваться с Поэте за ворованные молоко и сыр, которыми она его кормила. Руки Этторе с яростью сжимают балконные перила, и он устремляет взгляд на пыльную дорогу, которая идет от фермы.

Перед главным строением находится просторный, окруженный стенами двор, называемый айа. Здесь на мощеном участке уже высятся кучи зерна, которое сохнет перед тем, как будет насыпано в мешки. Вход преграждают железные ворота, рядом с которыми выстроен трулло, каменный дом, где днем и ночью сидит человек, охраняющий вход. Этторе известно, что на крыше тоже расставят людей, чтобы сторожить пшеницу. Шесть косматых, светлого окраса пастушьих псов сидят на цепи по разным сторонам айи. С высоты Этторе видны ровные четырехметровые круги, оставленные в пыли их цепями. На псах металлические ошейники с острыми шипами, которые должны защищать их горло. Этторе смотрит на заходящее солнце, пока не начинают слезиться глаза. Он в пятнадцати километрах к юго-востоку от Джои. Его нога гораздо лучше, но он по-прежнему чувствует слабость, мышцы сводит, пока еще он не в силах преодолеть такой путь.

И тут во дворе появляется женщина вместе с долговязым подростком; в первый момент Этторе решает, что это Марчи, но женщина ниже ростом и тоньше. Ее волосы более нежного светлого цвета собраны в подобие узла у основания шеи, а из-под узких полей шляпки выбиваются волнистые локоны. Мальчик выше ее, он идет чуть сутулясь, словно за что-то извиняясь. Почему-то у Этторе вдруг возникает уверенность, что он уже видел эту женщину раньше. Они проходят мимо одной из собак, и она рвется им навстречу с яростным лаем. Женщина кладет руку на плечо мальчика, словно желая его защитить, как сделала бы мать, но она явно слишком молода для этого. Хотя вполне вероятно, что у этих бледнокожих иностранцев, как и у Марчи, имеются всякие уловки, чтобы выглядеть моложе своего возраста, к тому же и жизнь у них легкая. Собака перестает лаять, но, натянув цепь, без остановки ходит кругами, несколько шагов назад, вправо, влево. Мальчик садится на корточки и протягивает что-то собаке, но та не подходит достаточно близко, чтобы взять подачку. Он придвигается к псу, и женщина произносит какое-то предостережение. Она держит мальчика за рукав так крепко, что костяшки ее пальцев белеют. В конце концов парнишке приходится бросить угощение, и пес ловит и проглатывает его зараз. Он ходит туда-сюда, не сводит с них глаз, но не приближается – и поступает вполне разумно, не доверяя им, думает Этторе.

Этторе находит свою одежду, выстиранную и сложенную в сундуке у двери. Он одевается, выпивает еще воды из кувшина и спускается вниз. Марчи сидит на террасе над сыроварней; она пьет амарену, закусывает оливками, подцепляя их серебряной вилочкой, и делает какие-то заметки на листе почтовой бумаги.

– Этторе! Иди сюда, мой милый, присаживайся! Чудесно видеть тебя на ногах. Садись, садись, – говорит она.

Марчи все еще привлекательна, думает он, но ее безысходная, начинающая увядать красота навевает грусть. Однажды Этторе слышал, как его мать говорила, что красивые женщины, старея, ненавидят себя, и он задается вопросом, так ли это. Способна ли Марчи испытывать к себе ненависть. У корней ее волос виднеется более темная с серебристым отливом полоска, ее улыбка – ослепительная вспышка алого и белого; она одета в шелка. Этторе думает о Паоле и Якопо, и в нем поднимается волна гнева. Улыбка Марчи меркнет.