По пятам за ними гналось шакалье племя. Некоторые седлали верблюдиц. Другие пытались сдержать врага. Однако пеших было больше, чем всадников, они брали верх.

Рассчитывая план боя, Уха не преминул перебрать в голове все истории и легенды о шакальем племени Бану Ава. Он вспомнил рассказы старух, утверждавших, что те были самыми быстроногими тварями на земле. Говорили, что они единственные на свете, кто может на охоте ловить газелей, не пользуясь абсолютно никаким оружием. Шейх братства тоже предупреждал его об их численном превосходстве, когда назначал его главой отряда и поручил наступать на левое крыло вражеских соединений.

Впереди них на холме стрела поразила в ляжку верблюда одного из вассалов, махриец споткнулся и растянулся на скале. Рухнул, подогнув оба передних колена. Залопотал что-то дикое, с губ верблюда полетели большие клочья ослепительно белой пены. Всадник спрыгнул на землю и побежал вниз по склону.

В этот момент неожиданно для Ухи Ахамад спрыгнул со своего верблюда и тоже побежал, опережая друга, к пораженному стрелой махрийцу! Вначале показалось, что Ахамад собирается помочь несчастному животному, спасти его от лап врага. Но он бросился на мех, притороченный к седлу, приник жадно губами к отверстию и принялся было сосать жидкость как козленок. Он не обратил внимания на ядовитую стрелу, которую один из бойцов шакальего племени выпустил в навьюченный мех — изо дна его уже текла вода. Уха и сам не понял, как слетел на землю и вспорол ударом меча злосчастный мех. Вода брызнула во все стороны, покрыв лицо Ахамада и всю его одежду, а он, обезумев, отталкивал Уху, пытаясь словить капли, не понимая, что там, в этой воде — смертельный яд. А их уже настигал жестокий шакалий сын, с торчащими зубами и покрасневшими белками глаз, он прыгнул на одно колено и направил стрелу. И до сих пор никто не знает, как это тогда Эхнохон смог долететь на своем верблюде с правого края, где он был, и обрушиться на противника — он рассек его на две половины ударом меча. Заорал, издавая ликующий клич, а потом набросился на Ахамада: «Ты мне сегодня никак не даешь два блестящих бейта[122]сложить!» Только Ахамад в ту минуту сцепился с Ухой из-за бурдюка. «Помоги мне! — заорал Уха. — Он не видит, что вода отравлена!»

Драка принимала серьезный оборот. Ахамад не перестал брыкаться, пока не вмешался Эхнохон — только вдвоем они кое-как силой оттащили приятеля от убитого махрийца, а тут на них на всех свалилась куча нападавших…

Они добрались-таки до горы.

Оставшиеся в живых товарищи присоединились к ним, но со всех сторон их окружали сыны шакальего племени. Дело было в ущелье, рассекавшем пополам почтенную гору. В одном из укромных уголков они обнаружили старый колодец, однако Уха засадил Ахамада в пещеру, боясь, что тот дорвется до воды. Всю дорогу он не переставал повторять: «Позор! Ей-богу, позор!» А Эхнохон пришел в уныние и сообщил собратьям, что Ахамад испортил ему замечательную касыду, и он ему этого никогда не простит.

Враги засели на перевале, и им пришлось держать оборону, забившись в ответвления полутемных пещер. Их пытались обойти с севера и застать врасплох — там, где ущелье идет вниз и переходит в узкие расщелины, выводящие к отдельным руслам на равнине. Эхнохон взял на себя руководство обороной и обратил врагов вспять. Он был счастлив от того, что во второй раз за все время с начала боевых действий ему удалось поработать мечом. Всему их отряду пришлось заплатить цену за ошибку совершенную разведчиками племени. Они пропадали несколько дней, потом вернулись в лагерь и сообщили шейху, что противник разделил свои силы на три отряда: лучников, копьеносцев и отряд, вооруженный мечами. Они обозначили позиции каждого из отрядов в Сахаре. Шейх братства прочитал ночью все полагающиеся молитвы, а утром призвал Уху и назначил его во главе отряда, приказав двигаться на восток, рассечь правое крыло противника и уничтожить своими мечами все силы его копьеносцев. И когда они перед рассветом бросились на вражеский лагерь, обнаружили к своему изумлению, что хитроумные выродки шакальего племени встретили их во всеоружии, готовые к бою и ожидающие их нападения. Они попали в засаду, дождь отравленных стрел обрушился на их головы. Многие из отряда погибли на месте, многие бросились бежать на запад соединиться с центральными силами шейха.

Уха с товарищами искал убежища в горах.

Только махать мечами в лицо лучникам со стрелами было делом бесполезным.

Уха осознал, что озерные бесы сподобились покорить Сахару благодаря своему искусству в использовании луков со стрелами, и если бы не кожаные щиты, всех их истребили бы в том ущелье…

Один Эхнохон не чувствовал сладости избавления — это ему было просто не суждено, как не суждено было закончить одну из самых замечательных своих касыд…

Всякий раз, как усиливалось безумие Ахамада и закипала в нем ярость, чтобы бороться с Ухой и напиться-таки всласть из сомнительного колодца, бесы из шакальего племени поднимались и вели свое наступление с вершин, издавая крики и рев, как дикие звери, — это всегда предшествовало ударам их страшных стрел. Если бы не этот дурацкий обычай, они могли бы и победить. Внизу ущелья укрылись трое ребят из племени вассалов, там, за скалами, они занялись изобретением оружия, с которым можно было бы противостоять отравленным стрелам. Они вязали пращу и метали в бесов камни. Правда, один из бойцов был сражен, когда готовился метнуть подальше снаряд сразу из трех камней, чтобы достать врага.

Эхнохон взял на себя оборону нижнего устья ущелья, там ему удалось не единожды поработать своим тяжелым мечом, отражая волны врагов и прикрываясь от смертоносных стрел кожаным щитом.

Уха предложил отступить вверх по расщелине, чтобы убраться подальше от отравленного колодца. Он навалился на Ахамада, подмял его под себя и с помощью одного из вероучеников шейха связал ему руки. Эхнохон был всецело занят поддразниванием воинов шакальего племени, чтобы в азарте схватки словить созвучие и прицепить-таки к касыде рифму, которую Ахамад выбил у него из головы там, у подножия. Он укрылся за грудой скал и тянул нараспев свою ритмичную мелодию, а потом выпрыгивал как ифрит из кувшина, набрасываясь на подбиравшегося поближе шакальего сына, надоедливо торчавшего на краю утеса, или принимался скатывать на них валуны и глыбы, чтобы стереть их всех в порошок… А этот шакал размахивал в воздухе копьем и клацал зубами в дикой угрозе, на что Эхнохон отвечал насмешками, хохотом и пением.

И вдруг шакалы прекратили наступление. Исчезли.

— Что, ушли что ли? — произнес в изумлении один из учеников шейха.

— Никуда они не уйдут, — заявил Эхнохон, — пока не придумают, как с нами разделаться.

— Конечно, — поддержал его Уха, опасливо косясь на потерявшего от жажды рассудок Ахамада, — как бы он со спины не набросился.

— Чего им себя утруждать? Они все уверены, что мы в любом случае — народ конченый. Если не от жажды, так от воды отравленной помрем.